Кáвас, тот сухопарый чача со шрамом, что пел задиристые куплеты, шёл и задумчиво скрёб в затылке. Спутники спрашивали:
Сказали, мы будем бить тебя. А за что?
Смотрите: шрам мой от инков, я не смирялся, с ними боролся Быть бы мне пумой, чтоб убежать в леса, чтоб умчаться в долины, в дальние страны, где инков нет!.. Накажут меня за песню. Пел я, что чача гордый народ, могучий. Или не гордый?
Гордый, да! восклицали попутчики и на миг распрямлялись. Гордый, могучий!
Надо прогнать кусканцев.
Все замолчали, глядя под ноги.
Клубень Великий так приказал, вёл Кáвас. Он обнаружился.
Взоры вскинулись.
Бились, помните? Клубень сгинул, Мáйпас сказал нам: боги нас бросили, нужно сдаться. Мы, испугавшись, инкам сдались, признали их. Ночью Сиа, жена моя, говорит: зовут тебя; не ходи, муж, вдруг это дух? Как быть? Известно: к духу не выйдешь сам войдёт.
Закивали.
Вышел на голос он убегает, манит в ущелье; в трещине голос: Кáвас, я тут, брат! Сунул я руку Клубень Великий, бог наш!!
Все обмерли.
Приложил его к уху, слышу: возьми меня; буду правду вещать и истину Приходите, Клубень Великий правду объявит.
Кáвас направился к стенке диких камней, в лачугу. Грубый очаг светил красным отсветом в шкуры слева, в женщину справа, сыпавшую в чан клубни. Дым тёк сквозь крышу прелой соломы; а на стропилах вяленый кролик Сев на пол, Кáвас сдвинул колени под подбородок.
Сиа!.. Ты, Сиа, не говоришь со мной. Раньше ты говорила.
Кáвас, устала. Да и не знаю, что говорить тебе. Опустив чан на угли, чтоб разогрелся, Сиа вздохнула.
Кáвас сказал: Накажут.
Женщина охнула. Муж, за что же?
Таклей размахивал. Мол, за это. Но не за это. Я ведь пел песню. Сеяли в поле, я пел про чача, храбрых, могучих
Кáвас! Казнят тебя как мне жить одной? Отберут детей как им будет?! Кáвас, не пой ты песен, не затевай дел с Пи́пасом! Пи́пас вождь, отвертится. А кто ты? Общинник!
Кáвас завёлся: Нет, Сиа! Надо спровадить инков! Мы отдыхали бы. Ведь поля мы засеяли? Для чего рыть землю инкским владыкам? Быстро вскочив потом и завесив вход пологом, Кáвас вытащил и поднёс к огню крупный Клубень из золота, зашептавши: Грейся, Великий, сил набирайся! Жизнь дай хорошим чáчаским клубням, порть клубни инков! Выпусти корни, вбрось семя в женщин, пусть множат воинов! Срок настал инков гнать!..
Он сунул божественный Клубень в нишу. Сиа свернула полог при входе дым опрокинулся снежным вихрем, ибо изменчив высокогорный взбалмошный климат. Дети пришли, уселись. Варево Сиа вылила в чашки; выпили После Кáвас замазывал щель в стене жидкой глиной с соломой; Сиа лежала и дожидалась, чтобы младенец сам подполз. «Ибо он должен сам лезть к матери и достать её грудь; сосать приходилось, став на колени и никогда в подоле и на груди у матери».
Под вой раковины на площади в снежных сумерках собрались порошённые снегом толпы. Градоначальник, кутаясь в мех накидки, ласково молвил:
Чача, упрямцы, что мы обсудим? Как мы работали это первое. И за что судим Кáваса вот второе. Что кому нужно третье. Плюс зачем руна-си́ми тоже обсудим. Пусть же десяцкие, всех исчислив, скажут наличность пятидесяцким, те скажут сотникам, пятисотникам и так далее.
Когда Мáйпас и Пи́пас, лидеры местных трёх тысяч чача, люд подсчитали и доложили, градоначальник начал с упрёком:
Нет двоих?.. Плохо. Мелочи сказываются в большом. Сегодня как вы работали? Должных личным трудом служить Сыну Солнца тысяча триста, и на поля вышли все, при том при всём вместо ста двадцати полей взрыто сто полей. Для чего же начальник план составляет, ночи не спит в тревоге? Плохо работаем и поём трудовые песни Выдать ленивых! Где они?
Лунный свет через редкие, клочковатые тучки высветил чача, вытолкнутых из толпищ.
Бей нерадивых! крикнул Римаче. Кáвас!.. Где Кáвас?.. Вот он, смотрите! Кáвас за что будет бит? Сказать вам? Он не на том плече, мы все видели, таклю нёс, этой таклей размахивал. Мог убить кого и тот пýрех18 убитый впредь не работал бы. Покалечить мог и тот пýрех увечный жил бы из милости и за счёт Благодетеля, ну а мы бы трудились. Вот вам и Кáвас!.. Будем стегать его. Так, старейшины Папамарки, мудрые?
Старики подтвердили. Родичам трутней выдали палки, и экзекуция состоялась. Кáваса сшибли, он повалился Градоначальник грозно спросил: