И самым последним записал вот это:
Не умру от печали:
и умереть жалко
так далеко от тебя.
И слушал не умолкающий звон колокольцев на шеях верблюдов, что не дают растеряться вытянувшемуся от края до края земли каравану.
О бесприютных
К маленькому селению в горах вела каменистая тропа, вилась по склону сквозь заросли орешника. Выше, встав друг другу на плечи, карабкались хижины. От них тянуло дымком, сладким хлебным запахом. И звуки, доносившиеся оттуда, были обычными звуками человеческого жилья, и не вселяли тревоги.
Держась друг за друга, Илик и Атхафанама быстрее переставляли сбитые ноги, измученные лица их осветились радостью. Дым, хлеб, нетревожные голоса: там живые люди, живые и здоровые.
- Дадут ли нам хлеба? - в сотый раз, задыхаясь, спросила Атхафанама.
- Дадут, - терпеливо ответил Илик. - Путника оставить без помощи грех.
Первые камни упали им под ноги. Они не поняли сразу и продолжали подниматься по тропе, еще не слыша как затихло селение и только один плакал ребенок, обиженно и сердито, пока камень не ударил Атхафанаму в грудь, а другой попал ее спутнику в голову, и Рукчи упал, и сним упала цеплявшаяся за него Атхафанама.
Она просила: впустите нас, мы здоровы, у нас нет болезни. Мы просто устали, нам нужен отдых. Она просила: мы не войдем в селение, мы останемся здесь, на дороге, но вынесите нам немного хлеба и молока, у вас ведь есть козы. Немного хлеба, сыра и лука, у нас есть чем заплатить, люди. Мой брат ранен. Дайте нам воды и огня, дайте нам еды. Мы уйдем подальше и переночуем где-нибудь там, за горой. Мы четвертый день без воды и пищи, но у нас есть чем заплатить, люди, не дайте нам погибнуть у вашего порога.
Но ответом ей было молчание, потому что жители стыдились отказать ей, а впустить путников боялись, и едва Атхафанама делала хоть маленький шаг в сторону селения, в нее летели камни. У нее не было воды, чтобы побрызгать Илику на лицо, и когда она сама пошла искать здешний источник, за ней следили и стрелами отогнали ее от воды. Она пошла бы и под стрелами, но если бы она умерла, какая была бы в том польза для Илика? И она вернулась и села так, чтобы своей тенью укрыть его голову от солнца, и сняла платок и махала им над его лицом, и вытирала кровь.
Илик очнулся, похвалил ее, что все сделала правильно, ощупал рану.
- Бровь рассекли. Всегда много крови. Испугалась? Это не страшно.
- Ты был как мертвый.
- Ты на себя посмотри. Разве можно плакать, когда лицо в пыли? И нельзя плакать на виду у больного, джаит.
Атхафанама всхлипнула, растерла по лицу слезы, засмеялась вместе с Иликом.
- Как ты?
- Живой. Давай переберемся отсюда в тень. И лучше уйти подальше, пока не стемнело. Они так боятся, что могут убить нас, лишь бы мы не прокрались в селение ночью.
- Они к нам близко не подойдут.
- А стрелы?
Атхафанама вздохнула.
Илик с трудом поднялся, опираясь на руки и плечи Атхафанамы. Они побрели сквозь заросли орешника и в глубине упали на землю и прижались друг к другу, обнялись, ища и находя друг в друге утешение и надежду.
- У меня нет сил идти дальше, - шептала Атхафанама, - что с нами будет?
- Завтра все будет хорошо, - обещал Илик, сам не веря, потому что боль в голове усиливалась и он с трудом сдерживал тошноту. - Завтра все будет хорошо. Сон вернет нам силы.
- Почему они так с нами поступили?
- Они боятся хассы. Они правы. Если бы я был лекарем в этом селении...
И замолчал.
- Илик! - испугалась Атхафанама. - Что с тобой?
- Тише. Спи. Нам нужно спать. Спи.
Атхафанама вздыхала, вздыхала, да и заснула. Илик еще долго маялся, перемогаясь, но наконец и его подхватил сон, закачал, закружил - едва он успел оттолкнуться от царицы, отвернуть лицо. Его вырвало на камни желчью и слизью, и он долго кашлял и всхлипывал, и не мог унять икоту.