Но она не умела таиться, она не умела хитрить и прятаться.
И теперь мы идём по улице и непоправимое уже наваливается на меня всё быстрей и быстрей. И я беспомощен и бесправен. И уже ничего не могу ей ни объяснить, ни дать.
Я только знаю, что я и сам как она.
Что я и сам вот так же ношусь по автобусу бесприютной бездомной жизни, и также не умею ни хитрить, ни прятаться, ни таиться.
И потому мы с ней в общем-то очень похожи друг на друга, и понимаем друг друга потому, что у нас одна судьба, одна доля быть обманутыми и выброшенными на улицу.
Вот мы идём вместе по одной улице, и она просто безгранично доверяет мне, а сзади уже подкатывает, подкатывает джип, в котором сидит тот, кто всё правильно знает и всё правильно совершает.
И мне не в чем его упрекнуть. Он Хозяин. Он тот, кто однажды дал мне кусок мяса со своей руки и иногда позволяет мне отдохнуть на своём диване.
Он садит меня в машину и я знаю, что этот миг мне будет сниться до конца моих дней.
Я закрываю дверку, но она бежит параллельно с нами и засовывает морду между створкой и кузовом, её преданный счастливый нос рвётся за мной, в тепло. Она безгранично верит мне и не может подумать, даже мысли не допускает, что я могу оставить её одну на этой чужой, холодной пустынной улице. Я чуть-чуть приоткрываю дверку, он прибавляет ход, на мгновние нос оказывается немного сзади створа и я закрываю дверцу. Всё! Она не сможет понять, что надо мной висит гигантский колокол угроз и обязательств. Что мои дети ничем не провинились перед ней, что я давно, гораздо раньше, чем она родилась, приручил навсегда кого-то другого. Но это всё во мне. А в ней только непонимание и удивление. Она не верит! Она не понимает и не может понимать.
Машина со мной набирает ход. Она бросается за нами, всё ещё не веря, что я предал её, такую доверчивую, открытую и абсолютно беззащитную.
Она бежит, а он всё делает правильно и не едет слишком быстро, уводя её всё дальше и дальше от своего, такого гостеприимного дома.
Да!
Она реально опасна для детей.
Да.
Ей нельзя там было оставаться без привязи.
Да.
Кто-то предал её гораздо раньше, привёз сюда, в этот крошечный городишко и бросил погибать от холода и голода на улице.
Да.
Я сделал больше чем мог.
По сути теперь меня здесь не будут пускать ни к компьютеру, ни к дивану.
Я потерял этот дом навсегда.
Этот маленький оазис тепла и света, горячего чая и возможности глянуть мельком почту.
Собственно ей я отдал практически всё.
Но я не в состоянии был сказать ей всё это словами.
Слова здесь были абсолютно бессильны.
И потому теперь я сижу в тёплой машине, а она, бедняжка, бежит за нами изо всех сил и удаляется, удаляется, удаляется
Там в автобусе она посмотрела мне в глаза и своим взглядом вскрыла мне грудную клетку и порвала моё уставшее уже биться сердце.
Теперь оно разрывается всё сильнее и сильнее, всё во мне горит от нестерпимого стыда за себя, несуразного, беспомощного, открытого, откровенного, так и не сумевшего так организовать свою собственную жизнь, чтобы иметь возможность реально помочь хотя бы одной бездомной собаке обрести счастье.
Я так и не узнал её имя.
Мы звали её в эти три счастливых часа «Алиса» но было очевидно, что она не Алиса, и теперь было совершенно ясно, что этот «дом чудес» вовсе не был домом чудес.
И вдруг я осознал!
Вот эти три часа с ней и были моей счастливой самой счастливой моей жизнью на Земле.
Мне ещё раз позволили быть «человеком», «великим», «добрым», «магом», «волшебником», а теперь счастье, отпущенное мне Богом в этой Игре, закончилось и мне строго указали на моё реальное место у коврика в самом грязном углу коридора.
И всё, что было у меня на свете это возможность подарить ей немного мяса и тепла а на самом деле это и было счастье. Вот такие три часа счастья.
А теперь она неслась по мокрому снегу за машиной, а я, так и не понявший, кто я на этом свете, сидел в автомобиле и не смел пикнуть.
И вдруг мне нестерпимо сильно захотелось вырваться из этой теплой кабины в этот снег. В этот мокрый липкий снег, в этот пронизывающий ветер и остаться на этой улице! Захотелось дать ей возможность подбежать ко мне и лизнуть меня в лицо! Захотелось признаться ей, что я люблю её вот такую открытую, честную, бесхитростную, преданную и брошенную и не променяю этот наш последний миг на Земле ни на что на свете. Я судорожно вцепился в рычаг для открывания двери.