У Гельда дрогнуло сердце. Прощай, «злое железо»! Оно пойдет на мечи для квиттов, и фьялли получат их только тогда, когда клинки распорют им животы. Неужели судьба так его обманет и Локи посмеется над неудачником, вздумавшим подражать Коварному Асу? Неужели он напрасно торчит в этой троллиной усадьбе, рядом с ведьмой и колдуном, натужно скалит зубы днем и чуть не воет от тоски ночью? Все зря?
Дать клятву? недоуменно повторил Ингвид. Как я могу дать тебе такую клятву? Я не Один и не вёльва, я не могу отвечать за будущее. Может быть, мы будем разбиты. Может быть, после победы тинг всего войска назовет конунгом совсем другого человека
Разумеется! крикнула Далла, точно бросаясь на добычу. Вот теперь-то он заговорил по-иному! Другого человека! Тебя, кого же еще?
Меня? Ингвид был удивлен и даже возмущен. Я не думал об этом. Сейчас рано об этом говорить. Когда наше войско будет собрано, оно само назовет своего предводителя, достойного и родом, и нравом, и заслугами. А если в битвах он покажет себя достойно и останется жив, то его могут назвать и новым конунгом. Так бывало. Но я не могу сказать заранее, кто это будет. И как я могу навязывать людям в конунги мальчишку?
Ты сможешь! Ведь это тебя выберут вождем! И тебя назовут конунгом! Кого же еще? Скажи мне, кто еще остался, достойный возглавить такое войско? Ну, кто? нападала хозяйка. Фрейвид? Он убит. Вальгаут Кукушка? Он убит у себя дома. Ингстейн Осиновый Шест? Он, как слышно, погиб в Битве Конунгов. От рода Лейрингов остался один Гримкель, но о моем подлом братце я даже говорить не хочу. Кто же остался, кроме тебя?
Еще есть Донгельд Меднолобый, помолчав, ответил Ингвид. Я его видел. А со временем, может быть, появится и кто-то еще. Знаешь, как говорят: придет время, придет и средство. Когда люди готовы и дух их тверд, среди них обязательно находится настоящий вождь. А если вождя не находится, значит, время для дела еще не пришло. Вот что я тебе скажу. И не много я дам за дух такого племени, которое назовет своим вождем мальчишку, вчера посаженного впервые на коня![4]
Хельги сын Хьёрварда был прославлен подвигами в двенадцать лет!
Так то в двенадцать! Я не Один, но я умею считать до двенадцати. А тут пока хватит трех! Ингвид кивнул на Бергвида, что сидел на руках у няньки, и показал его возмущенной матери три пальца.
Далла сжала губы. От досады она раскраснелась так, что даже на лбу у нее проступило яркое красное пятно. Возраст ее сына был единственным, с чем даже у нее не хватало упрямства спорить.
Если ты поможешь нам, то твой сын будет расти в почете, которого достоин его род, продолжал Ингвид, стараясь не горячиться. Он все еще надеялся убедить ее доводами. Честный воин, при всем его уме, не подозревал, что для некоторых людей доводы разума совершенно ничего не значат. И когда он станет взрослым, то сможет смело спросить людей: не хотят ли они назвать его конунгом? И если он к тому времени достойно себя покажет, почему бы людям не сказать да?
А если ты будешь разбит, мой сын не вырастет вовсе! мстительно сказала Далла, будто уличила Ингвида в коварном замысле против нее. Чтобы мой сын вырос, нужен мир. Мой брат Гримкель хотел сохранить мир и ради этого поступился даже своим достоинством. Он пожертвовал собой! А ты, сдается мне, предал его, потому что сам захотел стать конунгом!
Ингвид посмотрел на нее с откровенным изумлением. Раньше он не был близко знаком с этой женщиной и не знал, до какой нелепости она может дойти в своих рассуждениях, если задето ее самолюбие.
Сдается мне, что ты хочешь мира с губителями твоего мужа! точно сам не веря, проговорил он. Фьялли погубили Стюрмира конунга и сделали твоего сына сиротой. А ты рада примирению с теми, кому твой сын должен мстить. Что-то мне не верится
Моего мужа погубили не фьялли! Его погубил Медный Лес! Да, ваш хваленый Медный Лес! крикнула Далла, уже забыв, что сама живет в Медном Лесу. Тот самый великан, с которым вы теперь водите дружбу! Это он обрушил на моего мужа лавину, которая его засыпала! Это ему должен мстить мой сын! А не дружить с ним! Пусть тот мерзкий великан и дает вам железо! А у меня вы не получите ни единого пеннинга!
Далла задохнулась от негодования и замолчала. До нее только сейчас дошло, что она сказала. До Ингвида тоже дошло не сразу: ему казалось невероятным, что на пороге войны человек в здравом уме может рассуждать подобным образом.