Гляди! сказал ему Болтон еще на подъезде к Бранксхольму. Вот это и есть настоящее золото Долины
Не тот богат в Приграничье, у кого есть звонкая монета монету не опустишь в пустой желудок, а тот, у кого действительно много скота. Скот это жизнь. Это мясо и кровь, и это потаж, и сыр, и молоко, и кожа, и шерсть, и сукно и даже замена оконных стекол! Оконные стекла бережливый сэр Уолтер держал только в личных покоях и еще в самых парадных гостевых, в остальных окна были затянуты от сквозняков затертой до прозрачности, дубленой коровьей шкурой. А вот стада его ревели в загонах, на зачищенных в лесу полянах, и было этих стад несметно не сосчитать. Стада приумножались и рассеивались, закалывались, поедались, дарились, раздавались в голодный год кинсменам, уворовывались с другой стороны границы, а, подчас, и у более слабых соседей. С Бранксхольмом боялись связываться и свои, и сассенахи, сам сэр Уолтер не боялся связываться ни с кем, и с равным усердием запускал лапу в любой подвернувшийся кошель. Каждый День перемирия в Картер Бар, когда шотландские и английские лорды-хранители совместно разбирали прегрешения приграничных рейдеров с обеих сторон, становился для сассенахов днем головной боли именно из-за Уота Вне-Закона, прозванного так в том числе и за то, что жаловаться на него было решительно некому, не ему же самому, как смотрителю Лиддесдейла? Для жалобщика, чтобы взять свои обвинения и улики обратно, бывало достаточно увидеть, как сэр Уолтер только появляется на судилище кому захочется получить деньгами за украденную корову, чтобы на обратном пути домой по чистой случайности лишиться жизни? «Клевещут», отвечал сэр Уолтер взбешенному лорду Дакру, пожимая плечами, протирая клинок рукавом своего старого стеганого дублета. «Ибо злых и завистливых довольно под солнцем, так оно и в Писании сказано». И улыбался. Улыбка у него была такая, что почти у всякого по спине отчего-то проходила изморозь.
Это был странный характер, цельный в своей противоречивости и сложный во мнимой простоте. Бесстыдный, наивный и по-детски простодушный в каких-то своих поступках, во всем остальном Грешник Уот был жесток и интуитивно коварен, как всякий дикарь. Уолтер Скотт Бранксхольм-Бокле был рожден от кровной вражды и ею вскормлен, ныне же питался ею сам и питал ее собой. С фаталистическим равнодушием он, как данность, принимал возможность самому сгинуть в финале этой вражды, хотя, по его мнению, Керры должны были все-таки сгинуть раньше во всяком случае, он прилагал к этому все усилия. Белокурый не обманывался насчет подписи Уолтера Скотта под бондом и его обещанной дружбы, но уж лучше было получить от Бранксхольма хотя бы невмешательство в свои дела, чем его подлоги, каверзы, подножки, ловушки, обманки и прямое вредительство. А кроме Скоттов, рода многочисленного и сварливого, под рукой Злобного Уота ходила еще и орава Эллиотов потомственные копьеносцы Бранксхольма-Бокле, они жили по своим законам и со своим лэрдом, но признавали верховным вождем Уота Вне-Закона. И, что особенно настораживало Босуэлла, их не было в день его торжества в Хермитейдже.
Лорд Болтон думал о том же:
От того, как мы договоримся с Уотом, вещал он, мерно покачиваясь на галлоуэе, зависит очень даже многое. Он тут изрядному числу молодчиков голова, не только своей фамилии. Это даже и хорошо, что мы едем в Бранксхольм со всей-то собранной с Долины арендной платой. Если Уот будет в духе, оно ничего. Если нет, то рента такая превосходная приманка на обратном пути, особенно теперь, когда ушел Ролландстон, когда наших стало меньше сам Уот мараться не станет, но ищеек может и выслать вслед.
То есть, на нас нападут?
Само собой! жизнерадостно согласился Болтон. Запомни, племянничек, самое удобное это когда враги приходят к тебе сами, а не когда ты за ними гоняешься вот сразу и узнаем, на кого пойдем в рейд другим разом.
Уолтер Скотт Бранксхольм-Бокле был в духе.
Это было понятно по той позе, в которой он поджидал Хепбернов, стоя на входе в главную башню Бранксхольма расслабленной и одновременно исполненной силы, и одна рука сэра Уолтера, как всегда, находилась на рукояти поясного кинжала. Невысокий, сухощавый, жилистый, облаченный в свой лучший наряд черного сукна дублет, расшитый цветами чертополоха, который почти наверняка был еще и простеган со стальными пластинами внутри, короткие штаны, высокие сапоги, почти новые, хотя и слегка заляпанные грязью Злобный Уот уже объезжал нынче с утра свои глухие владения боннет, лихо сидящий на коротко стриженных, начинающих седеть волосах, и яркий черно-белый плащ, в цветах Скоттов Приграничья, заколотый на плече брошью с сохатым и латинским «Amo!» сэр Уолтер представлял собой фигуру не только весьма живописную, но и гордую своей неизменной удачливостью, и предупреждающую всякого, прибывающего к главе семьи Скотт, о должной осмотрительности. Караульные, рассеянные в лесу, пропускали в чащу всякого, но лэрд бывал извещен о гостях значительно раньше, чем сами гости хотя бы догадывались, что за ними следят. Это напоминало путешествие к сказочному великану далеко не все смогли вернуться обратно, на опушку леса, однако местный лэрд овладевал своей жертвой не посредством громадной физической силы, а умом, хитростью, изворотливостью, хладнокровием и жестокостью. И змеиным языком ибо переговорить просторечного на первый взгляд сэра Уолтера удавалось немногим. Бранксхольм-Бокле улыбался на его живом, подвижном лице эта улыбка рассыпалась на несколько мелких, перетекающих из прищуренных серых глаз по тонкому шраму на виске во впадину под скулой, в густые рыжеватые усы, очерчивающие рот и подбородок, в уголок узких губ, сложенных почти всегда с изрядным ехидством. Из этой мерцающей усмешки порой трудно было понять, веселится ли Уолтер Скотт в самом деле, или уже оскал матерого волка перед броском обнажает его белые, хищные резцы.