Такая трактовка никак не совпадала ни с одним соображением Белокурого. Одно дело при случае раз-другой поживиться за счет должности, в том греха нет, но возводить в основной источник дохода Закон и порядок именно это он обещал королю, объясняя свое стремление на Границу. То-то Джеймс Стюарт так скептически принял его слова, выходит, король-то, несмотря на свое долгое заточение в Эдинбурге, был осведомлен о делах приграничных куда поболее, чем пылкий новоиспеченный лейтенант.
Но есть же ведь закон королевства возразил Белокурый Болтону.
Но тот только хмыкнул в бороду:
Закон, милый мой, тут один длина меча. И прав ты всегда тоже на длину меча, не больше. Ты вон к Керрам за законом сходи или к Джонстонам. Безоружного вздернут, вооруженного зарежут, если ошибешься с числом сопровождающих и не надо кривить лицо, ваша светлость. Ты выжить хочешь или быть правым? Когда я приехал в Хермитейдж после смерти Адама, мне было девятнадцать, и думал я примерно, как ты. А в первую же неделю моего пребывания в замке зарезали Долгого Ниала Ниала помнишь, Уилл?
Помню, как же. Он вроде твой молочный брат был Ролландстон в продолжение всего разговора меланхолично правил охотничий нож на жестком, снятом с пояса ремне, а после пробовал на голенище сапога.
Не только молочный, и Болтон пояснил графу. Бастард твоего деда, мать как-то не успела извести ни соперницу, ни мальчишку. И мой лучший друг был Ниал, Царствие ему Небесное ну вот, а еще дней через десять, поняв, что не испугали, и меня сняли с седла арбалетной стрелой. Чуть Богу душу не отдал, провалялся полтора месяца, кровь стала гнить уже, однако здешняя знахарка отходила, пополам со святой водой отца Брайана
Сассенахи? несколько наивно уточнил Белокурый.
Какое сассенахи! Джон Скупец Джонстон, Лохвудский лэрд. Ну, штурмовать Лохвуд я был тогда не в силе, поэтому, когда тот предложил виру за кровь, я взял. Но если ты сейчас, как хозяин Лиддесдейла, надумаешь припомнить, так я с удовольствием подновлю старый счет хотя и лэрд в Лохвуде уже другой. Так что, когда я оправился от раны и заново вышел в поле, пощады от меня больше никто никогда не видел. И тебе давать слабину не советую.
Что ж, здесь все время война? спросил Белокурый, минутку помолчав.
Разве ж это война жизнь! Видел ты здешние земли, успел разглядеть? И людишек здешних, и то, как они живут? В глинобитных хижинах, в мазанках, дунь развалится. Жрут круглый год вареную брюкву с морковью, ежами похлебку сдабривают. Если же овца заболела и сдохла вот уж и пир на полгода! Скот здесь все кровь, плоть, мясо, шкура, тепло, постель жизнь сама, и если ты ее отнимаешь у приграничника, то будь готов к кровной мести. Но крадут все и у всех, это уж как водится. Пахать, сажать-сеять две трети почвы глина, остальное торф. Что тут вырастет? Так, горсть овса, да сено, на корм скоту, если повезет. А если пройдет дождливое лето, вот как нынешнее, так и вовсе земля не родит. Какой выбор у местных? Сдохни от голода или кради. Вот и крадут, крадут
Те, что в мазанках оно понятно, дядя, возразил граф, но вы-то, мастер Хейлс? Вам смерть от голода вроде бы не грозит.
Но лорда Болтона не так-то просто было сбить с темы, если уж он оседлал конек.
Во! сказал он многозначительно, воздев толстый палец для привлечения внимания, какового, впрочем привлечения и не требовалось. Во! А вот теперь уже действительно сассенахи, понимаешь ли! Сассенахи, южаки и прочие скоты телесного образа. Скажи-ка, наша светлость, приходилось ли тебе видеть нет, не налет, а хотя бы приграничные фермы после налета англичан?
Пришлось признаться, что нет.
Уничтоженные до камня дома? Пепелища? продолжал допрашивать Болтон. Расчлененные трупы, брошенные воронам? Подожженные пустые поля? Вырезанный скот, который не хватило рук увести с собой? Оскверненные могилы? Убитых монахов? Разрушенные аббатства и руины церквей?
При каждом новом вопросе что-то такое проходило мельком в лице графа Босуэлла не отвращение, не печаль, не злость, даже не ненависть но что-то быстрей и горше всего перечисленного, словно этими заклинаниям лорд Болтон извлекал со дна души прекрасного придворного рыцаря ядовитый и черный, накопляемый с поколениями осадок кельтского духа Можно было бы посчитать, что Болтон сгущает краски, однако сидящий рядом Ролландстон, в прямолинейной честности которого графу уже не раз выпадал случай убедиться, отмечал кивком каждое новое обвинение.