Батя, вы где?
Бегом к нам!
Может, это наши?
Я тебе дам сейчас крапивой по заднице! Будут тебе «наши»!
Ребята побежали, в несколько шагов оказавшись в овражке. Самолёт продолжал кружить, словно выискивая цель поважнее и посерьёзнее, чем эти убогие домишки и недостроенный коровник вблизи малеевского леса. Но Петька с глупой надеждой в глазах продолжал пялиться в кусок неба между ветками рослых ив, всё ещё жаждав разглядеть родные красные звезды на крыльях и фюзеляже. А самолёт вновь развернулся и, со свистом рассекая воздух вдоль речушки, над улочкой, принялся нещадно палить из всех пулемётов.
Вся семья, и стар и млад, лежала в вершинке, ниже двора, около летней кухни, на прогретой земле, ткнувшись лицами в траву, облетевшую листву и вдыхая тяжкий дух недавно скошенной сныти. Всё это нежданное, непривычное да вместе с неслыханной ранее пальбой подняло в людях полузабытый младенческий животный страх, заставляя нещадно колотиться сердца. Ко второму проходу беспощадной крылатой машины над деревней малыши были уже чуть живые от боязни, да и старшие находились в полуобмороке.
С минуту назад что-то грозное, не знающее пощады, садануло в ближнюю ветлу, как бы жаждая крупповской сталью распороть морщинистый ствол, обильно осыпав вокруг скошенные ветки и листву. Повторный обстрел, к счастью, оказался последним. Поворотив винтами на север, «юнкерс» понёсся в сторону Волохово, всё ещё храня в своих нерастраченных боезапасах скорую лютую смерть.
Семья Василия отряхнулась от пыли и мусора и выкарабкалась из-под спасительного откоса.
Вот гад! Чую, я не успею доделать потолок в новой избе. Что там Гришка-то наш в письме накарябал? спросил муж.
Петь, принеси-ка сюда весточку от дяди Григория.
Петька закивал вихрастой головой и в несколько шагов оказался в избе. Он живо воротился, размахивая из стороны в сторону солдатским письмецом на серой бумаге.
Погоди мотать-то, а то потеряешь, сорванец. Лучше скорее читай.
Старший сын с важностью сельского активиста развернул солдатский треугольник и с выражением прочитал:
Значит так: «Дорогие мои Василий и Анастасия, шлю вам письмо из Красной Армии. У меня всё нормально, нахожусь в лагерях, где командиры нас готовят к грядущим боям с неприятелем. В бою пока не был, но скоро выступаем. Надеюсь, что ещё вам напишу. Настя, если случайно будет подходить близко проклятый немец, то устройте с ребятнёй убежище такого вида: длина 4,5 метра, ширина сверху 1,75 метра, снизу 1,25 метра, и глубина 1,5 метра, и настлать потолок из брёвен, что остались после постройки избы, а с одного конца оставить проход. С большим приветом, красноармеец Григорий».
Молодец, Гриша! Петька, хорош сегодня шкодить, сходи-ка лучше за лопатами.
А как же рыбалка, да ещё хотели на омут за раками смотаться?
Будут тебе раки, а пока копать пошли. Я тебе ещё все свои уловистые места покажу, будете с ухой.
И меня возьмите, обняв отца за ногу, загундосил Мишка.
Пошли, будешь нам помогать.
Самолёт не вернулся. Покружив над Волоховым и Пироговым и дав несколько очередей по крытым дранкой крышам, он унёсся дальше на восток, в сторону Каширы.
На рассвете в окно постучали, приспел сосед Чернов.
Василий, ты тут?
А где мне быть-то. Заходи в дом, дай только порты натяну.
Собирайся, тут пришли из Волохова, из сельсовета, скликают всех мужиков у дома Костетских.
А что стряслось-то?
Говорят, завтра пойдём в Серпухов.
Зачем?
Так всеобщая мобилизация. Ты на радостях, что вернулся, позабыл про войну?
Так коммунисты талдычили сколько лет, что, мол, война если случится, то будет малой кровью да на вражьей земле.
Что теперь говорить-то, Василий Андреевич, пошли, время идёт.
Теперь понятно, выхожу. Сообща пойдём.
Василий воротился где-то через полчаса, поставив закорючку за вручённую повестку о призыве, и молча выслушал инструктаж. Он грузно, как-то по-стариковски опустился на лавку около печи, навалившись всем телом на неё. Настёна топила печь. Дети ещё спали на полатях. Младший, раскинувшись, сопел в люльке, подвешенной к потолку около их кровати. Она выглянула из кухни:
Вась, испачкаешься в побелке, отодвинься от печки. Пиджак только выстирала, и так руки ноют от стирки. Скажи, что там было-то, не молчи.
Ухожу я, мать