её глазами. Так же холодна.
* * *
Неужели такое бывает?
Забываю тебя, забываю.
Кто-то рядом. Совсем не такая.
Я ей тоже во всем потакаю,
я её никогда не ругаю,
понимаю, что это другая.
Ну а ты далеко, за лесами
Но порою мне кажется снова,
что такими твоими глазами
на меня она смотрит сурово.
Отзовись! Пусть утихнут метели,
зацветают пусть клевер и гречи,
пусть все наши большие потери
позабудутся сразу при встрече.
Я дождями всё чёрное смою,
ветром облачность в небе развею,
лишь другая бы стала другою,
стала б снова любимой моею.
* * *
«Ну, скажи хоть слово!». Ты в ответ, сердясь:
«Коль оборван провод, пропадает связь».
Виноват, впустили дни, что так черны.
Как мишени в тире, мы обречены.
Дулом темных улиц смотрит смертный час.
Кто же эти пули посылает в нас?
Мы ли? Наши клоны? Впрочем, цель ясна:
не беречь патроны для другого сна.
* * *
Может, хватит? Довольно! Я ветер послал за тобою
он покажет дорогу. Ты вовсе ему не чужая.
Вспомни душный июль. Вспомни частые всхлипы прибоя
это море, похоже, предчувствует: я уезжаю.
Может, это приснилось? Уж очень давно это было.
Сколько лет унеслось, как беспутная шумная стая?
И ты все позабыла? Неужто и вправду забыла?
Неужели, как призрак, другою, бесплотною стала?
Нет, я в это не верю. Я право имею на жалость.
Перелётные птицы и те свои помнят становья.
Как же быть с этим морем, которое в память вплескалось,
и с деревьев зелёной, почти неприступной стеною?
Ночи тёплые тени нас шорохом лунным касались,
этот шорох скользил в тёмных скалах, в гранитном расколе.
И мы разве прощались? Нам это лишь только казалось.
Мы совсем не прощались придумаешь тоже такое.
Сколько лет промелькнуло И снова тот галечный берег.
Мускулистые волны его торпедируют мощно
Ты прости, что я верил. Прости, до последнего верил.
Ты прости, что в тебя и сейчас еще верить мне можно.
В полшаге от зимы
* * *
Теперь и жалеть-то нечего,
что не суждено поправиться,
что рану души залечивал
я в тайной сосновой здравнице.
Меня, как бинтом, обматывал
лес птичьим целебным пением.
Но как я себя обманывал
смертельно моё ранение!
Давление, вроде, снизилось,
но так же, как прежде, больно мне
ведь это, прости, зависимость
почти что, как алкогольная.
И ясное небо хмурится,
и это не шибко здорово,
ведь я без тебя, как улица
с движением в одну сторону.
Но мне не хватило резвости
и трезвого настоящего,
чтоб ты не пропала без вести,
как эта листва хрустящая.
* * *
Ну вот и тепло повернуло на убыль
и речки зальделось колье:
теряет октябрь свою беличью шубу,
останется гол, как скелет.
Листва завершает безумство круженья
дитя параллельных миров
Я тоже теряю свои сбереженья
ещё не озвученных слов.
И жизнь не случится, как видно, вторая,
хоть есть в ней большая нужда,
и ветер судьбы те слова обрывает
и гонит уже в никуда.
* * *
Мне кажется, и даже я
вновь что-то потерял,
когда звучит адажио
на скрипке октября.
Когда, как пена, горкою
оно ввергает в шок.
Оно такое горькое
как хины порошок.
Иду лесами лысыми
Так много пней-калек,
и мир завален листьями,
наверно, до колен.
Мне кажется, что вроде я
змею в душе пригрел
совсем не ту мелодию
расслышал в октябре.
Но не сказать ни слова, ни
ползвука, и теперь
вовек мне уготовано
молчание потерь.
* * *
Цветок луны расцвёл. Он, как пергамент, жёлт.
Причиною тому осенняя остылость.
Пора привыкнуть нам. Но снова сердце жжёт
печаль о тех цветах, что в клумбах загостились.
Печаль о том, что мы в полшага от зимы,
а может, от сумы и от тюрьмы в полшага.
Потеряно жильё на небесах, и мы
закончить можем жизнь в занюханной общаге.
Но я сюда попал, и этот мой транзит
окончиться грозит, скорей всего, скандалом,
ведь от меня судьбой потерянной разит,