Люция встаёт высокая, сильная. На её фоне я как щенок рядом с матёрой псицей. И следом встаёт её «стая». Глядя на них, я думаю, почему ходят слухи, что на стороне Люции именно двенадцать «волков». И ещё понимаю, что не чувствую никакого страха. Напротив, я полна ощущением, что уже практически выиграла этот поединок и всё сейчас закончится. Вот так, быстро и просто. Каждый из нас вынимает оружие; я встаю, сжимая в руке нож крепко и привычно, и «волки» вылезают по два из-за стола, чтобы подойти ко мне. Первые ещё только идут, а я уже знаю, что они окружат меня кольцом.
И в этот момент что-то влетает в форточки, в двери, падает на пол, шипит; мы все непроизвольно замираем, осмысляя ситуацию, и вдруг я ощущаю сильный, оглушающий удар по затылку. Всё исчезает.
Глава III. Волчья яма
В детстве я поражала мать привычкой спать абсолютно неподвижно. С учётом того, что я часто делала это лёжа навзничь, скрестив руки на груди, то возникающие ассоциации заставляли её в те часы, когда я отсыпалась днём, подходить и трогать мою ступню, чтобы проверить, жива ли я ещё. Я прерывисто вздыхала или дёргала ногой, и мать успокаивалась. Удивительно, но тело при этом почти совсем не затекало. Увы, с набором годов и веса эту уникальную способность обходиться без неприятных ощущений после долгого и неподвижного лежания на спине я утратила. То есть, раньше-то это меня не мучило, потому что я просто поворачивалась в постели, но сейчас, даже ещё не открыв глаза, я сильно и остро почувствовала, что вся затекла. Помимо этого, у меня сильно болела голова вообще и затылок в частности. Я попыталась потрогать виски, но обнаружила, что у меня не расходятся руки запястья закованы в наручники. Сердце Луны вернулось на прежнее место или же на меня нацепили ошейник. Я, наконец, открываю глаза; от неяркого света тут же наворачиваются слёзы, и мне приходится усиленно хлопать ресницами, чтобы что-нибудь разглядеть.
Я лежу в узком ящике, вроде тех, в которых спят вампиры, только без крышки я вижу его края. Под головой почти плоская подушка, под спиной жёсткий матрас. Сверху, не очень далеко странный потолок. Слегка изогнутый и, кажется, пластиковый. Лёжа больше ничего не видно, и я вожусь, сначала поворачиваясь на бок, а потом усаживаясь. С учётом того, что давление у меня сейчас как среднегодовая температура в Норвегии, у меня уходит на это добрых пятнадцать-двадцать минут.
Вопрос с потолком разрешился. Я в трейлере. Кроме моего ящика, здесь стоит ещё один. В глазах плывёт, и я долго моргаю и щурюсь, прежде, чем понимаю, что в нём лежит Люция. На её запястьях такие же наручники, как у меня. Одета она в одну длинную, до колен, рубаху на манер хоспитальной. Я, впрочем, тоже. Пепельные кучеряшки обрамляют скуластое лицо Люции пышным облаком; это странным образом делает её похожей на клоуна. Мои волосы уже распрямились и напоминают, скорее всего, копну сена. Мысль об этом ещё больше портит настроение. Есть у меня маленький бзик: с трудом выношу, когда на голове беспорядок. Тогда, кажется, и соображать труднее.
В нашем отсеке трейлера довольно тесном кроме ящиков, стоящих прямо на полу, только встроенный пластиковый комод. Дверные проходы в соседние отсеки закрывают глухие белые двери. Свет идёт из маленьких окошек под потолком. Кажется, день выдался хмурый. Оно и к лучшему в солнечный я бы, наверное, ослепла, едва размежив веки. Ужасно режет глаза.
Трейлер стоит. Во всяком случае, я не чувствую движения и не слышу мягкого шума мотора.
Я прислушиваюсь к своему телу, опасаясь обнаружить ещё какие-нибудь повреждения в дополнение к сотрясению мозга. Несколько синяков на рёбрах и руках. Голод. Боль в позвоночнике из-за долгой неподвижности. И что это за трусы на мне такие странные? Я собираю подол рубахи дрожащими руками и тяну образовавшиеся складки кверху, чтобы поглядеть на свои бёдра. Фу! Подгузники для взрослых. Надеюсь, я их ещё не использовала. А над ними я поднимаю подол ещё выше и вытягиваю шею какой-то странный пояс из кожи с гладкой серебряной пряжкой. Я-то думала, это резинка у трусов тугая. Как бы расстегнуть пряжку? с закованными руками трудно при этом не отпустить подола!
Прервав мою задумчивость, дверь открывается. Я инстинктивно набрасываю ткань на колени и пытаюсь её разгладить. В отсек входит женщина лет сорока. Ухоженная, при макияже, она странно смотрится в спортивном костюме и клеёнчатом фартуке.