Сволочи они, эти местные собаки. Изрек я после неудачного кормления. Совсем зажрались, суки. Даже макарон не едят. Чего уж тут от курсантов ждать?
Ничего, привыкнут. Услышали мы мнение местного аборигена-наркомана с опухшим небритым лицом.
Этот пятидесятилетний низкорослый, кряжистый как дуб, татарин, часто пасся у нас на кухне, готовя себе то чифир, то какую-то гадость из маковой соломки. Татарин относился к числу местных крестьян-колхозников, которые почему-то предпочитали не работать в поле, и не собирать урожай, а поручить это малоприятное занятие молодым курсантам.
Сказанное им относилось то ли к курсантам, то ли к собакам, но нас это необычайно воодушевило и приободрило, и жизнь показалась нам не такой уж плохой штукой.
Начало нашей деятельности на ниве кулинарии было впечатляющим, и мы все дружно думали, что на этом наша поварская карьера завершится. Но мы несколько ошиблись в этом. Единственный, кто съел все, положенное в тарелку, был наш классный «папа» и мы начали серьезно опасаться за его здоровье по мере того, как проходило время.
Мы, трое горе-поваров, сидели, закрывшись на кухне, и обсуждали, что нам делать дальше и что будем готовить на завтра. По мере того как мы думали, у меня возникла мысль сходить на склад и посмотреть, что там есть вообще из пищи и на основании имеющегося составить меню на следующий день.
На складе ничего кроме макарон не было.
Зато макарон было изобилие. Прямо как на макаронной фабрике.
Мы сильно приуныли. Впрочем, наше тусклое настроение несколько улучшило наличие ящика сгущенки и ящика кофе на сгущенном молоке. Поскольку, видя реакцию курсантов и собак, на приготовленную нами пищу, мы ее не осмелились, есть, все мы были голодны, и у кого-то из нас возникла мысль попробовать сгущенное молоко. Мы его попробовали каждый по банке и пришли к выводу, что быть поваром не так уж и плохо.
Пока Юрка Дубовской низкий, нескладный малый, ходил закапывать пустые банки в мусор, к нам пришел начальник лагеря и попросил срывающимся голосом, если это возможно, завтра не готовить больше макарон.
Видимо, наша пища не пришлась ему по вкусу, хотя он в отличие от собак и съел её.
Если до этого мы подозревали его в мазохизме, то после этой просьбы нам с Гасаном стало стыдно.
Вы, конечно, извините нас. Сказал я. Но ничего кроме макарон на складе нет.
Как? Совсем? в голосе нашего преподавателя отчетливо слышались нотки ужаса.
Нет, ну есть, конечно: хлеб, мука, чай, сгущенка, кофе, консервы какие-то, лапша, соль и сахар. отрапортовал я.. А больше ничего нет.
Да, дело труба. Сокрушенно вздохнул наш классный. Но продукты, я думаю, мы закажем, это не проблема. Другой вопрос что заказывать.
А заказывайте все, что есть, и побольше высказался я.
Что собираетесь готовить на завтрак? спросил нас «папа».
Да не знаем, сами вот думаем. Подал голос Гасан, а затем вдруг неожиданно заявил:
А я не хочу быть больше поваром, чтобы надо мной смеялись. Хочу на поле собирать арбузы. Мы уже неделю тут, а я еще ни одного арбуза не попробовал.
Ничего, еще успеешь, попробуешь. А с поваров я тебе не разрешаю уходить, это приказ, охладил его пыл наш начальник. Все, на этом тема закрыта. А завтра давайте приготовьте молочный суп-лапшу. Вместо молока используйте сгущенку, разведите ее, что делать дальше я вам расскажу.
То, что мы приготовили на следующий день, на завтрак я бы сейчас ни при каких обстоятельствах есть, не стал бы, но все же это было лучше, чем то, что было до этого. По крайней мере, собаки ЭТО ЕЛИ С УДОВОЛЬСТВИЕМ. Про курсантов, правда, этого не скажешь. Но мы рассудили здраво, что они еще не привыкли к нашей стряпне, а собаки начинают потихоньку привыкать. Мы видели в этом хорошее предзнаменование.
Воодушевленные этим, мы приступили к приготовлению обеда, который должен был состоять из пяти блюд в нашем понимании: хлеба, чая, сахара, макарон и какого-нибудь супа. Поскольку молочный суп-лапша не совсем у нас получился по нашему общему мнению, то решено было приготовить что-нибудь более вкусненькое. Правда, возникал вопрос из чего, поскольку почти ничего не было. Но этот вопрос был для нас тогда несущественным и носил скорее чисто умозрительный характер, поскольку, что делать со всей этой пищей мы и понятия не имели, хотя надо признать, что учились мы искусству приготовления пищи очень быстро, и со временем ее даже стало можно есть, без риска быть отравленным.