По традициям, которые есть в нашем училище. Сказал наш классный руководитель, полноватый лысый мужчина сорока лет с глубоко посаженными внутрь глазами я буду классным руководителем группы судомехаников М-12. И они могут называть меня классным «папой». Какие есть ко мне вопросы, задавайте, я отвечу.
Лично мне было как-то не до вопросов, поскольку мои познания в кулинарии были, мягко говоря, очень скромными, а поскольку спорить со старшими я не привык, я думал о том, как же мне все-таки приготовить что-нибудь съедобное для оравы в сто с лишним человек, которые стояли передо мной и с любопытством поглядывали на меня.
Я не могу быть поваром, услышал я.
Это подал голос Гасан Гусейнов, второй повар, пятнадцатилетний азербайджанец. У него была характерная внешность представителя гор кавказца: характерный орлиный нос, черные кучерявые вьющиеся волосы и черные как смоль глаза.
Что-что? Что ты сказал? спросил его классный папа, который совсем не казался строгим, а был каким-то домашне-добрым. Повтори еще раз, что ты сказал.
Я не буду поваром, упрямо стоял на своем Гасан.
Это почему же? удивился наш лысый начальник.
Есть две причины: первая я не умею готовить, а вторая я просто не хочу, сказал упрямый кавказец.
Я тоже не хочу быть поваром, заявил Юрка Дубовской, который перед этим признался, что умеет готовить яичницу.
Значит так, товарищи курсанты, повысил голос наш классный папа, если вы что-то не умеете, мы вас научим, если не хотите, мы вас заставим. Поняли?
Да неуверенно донеслось из строя.
А ты что молчишь? обратился он ко мне с вопросом.
Я думаю, что я буду готовить такой ораве народа, честно сказал я.
Молодец, похвалил меня наш наставник, ты настоящий мужчина. Я назначаю тебя шеф-поваром, а этих двоих твоими помощниками.
Рота! Равняйсь! Смирно! неожиданно крикнул он.
Мы вытянулись по стойке «смирно» насколько каждый из нас, ее понимал.
Разойдись! услышали мы. Вновь назначенным поварам явиться на кухню.
Когда я пришел на кухню там уже был классный руководитель и две девушки-казашки, которые что-то готовили для будущих педагогов. Видя, что вместе с нами будут заниматься приготовлением пищи люди, которые, в отличие от нас, в этом хоть что-то понимают, мы приободрились, и наше будущее немного прояснилось. По крайне мере нам так казалось.
Те три дня, которые студентки были вместе с нами, пища, которую мы готовили, была очень даже съедобной и временами даже вкусной, как ни странно. Нам троим поварам-самоучкам, была объявлена перед строем благодарность, чем мы безмерно гордились.
Но ничто в этой жизни не вечно и студентки в один из солнечно-знойных дней собрали свои манатки и укатили в свое далекое Чарджоу. Мы восприняли их отъезд довольно спокойно, рассудив, что все, что не делается к лучшему, но как показало время, это не всегда так.
Ужин, который мы приготовили самостоятельно, был достаточно прост и незамысловат в приготовлении, но и достаточно несъедобен для молодых пацанов, всю жизнь проживших на маменькиной шее и вкушавших деликатесы домашнего приготовления. Состоял он из трех блюд, причем, самым вкусным блюдом был хлеб. Чай тоже был вроде бы ничего в этом целиком и полностью заслуга вашего покорного слуги. По крайней мере, его можно было взять в рот и желание выплюнуть его возникало не сразу, а через некоторое время и то не у всех. Собаки, например, его лакали с удовольствием. Третье блюдо, которое не понравилось даже собакам, были макароны. Есть их, почти все, категорически отказались.
Что было несъедобного в казалось бы изначально съедобном блюде, макаронах, убей зарежь не понимаю. Но есть их по какой-то одному богу известной причине было категорически нельзя.
Мы попробовали скормить часть макарон собакам. Но эти зажравшиеся уродливые твари упрямо отворачивались от нашего угощения. Когда же мы стали предлагать им пищу предназначенную для курсантов более настойчиво, для верности тыкая их мордой в слипшиеся и спаявшиеся в единое целое макароны, они поджимали хвост, и начинали истошно выть и лаять. А когда некоторым собакам удавалось вырваться и избежать принудительного кормления, они отбегали от нас на безопасное расстояние, поднимали морду кверху и начинали с остервенением выть. Так, видимо, они выражали восторг по поводу своего счастливого спасения от смерти путем введения макарон в их неприспособленные желудки.