На неё шикают, грозят ей пальцем, но она не замечает, усаживается на самое ближнее свободное место. Как раз вовремя: скучные поклоны, вышагивания, бессмысленное мельтешение на арене, что-то похожее на ухаживание голубей, всё это кончилось. И едва Лени успевает устроиться, как гимнаст взмывает в воздух. Гимнастка обвивает его шею, и они вместе взлетают над зрителями. Но вот ленты опускаются, и она вновь на земле. Ну же, думает Лени, не стой, не опускайся. Ты должна быть под куполом, ты должна парить, скручивать себя, виться змеёй, изображать всевозможные фигуры, но только не стой. И гимнастка, одетая в серебряный облегающий костюм, будто вылита из металла, снова оказывается в воздухе. Там, уже под самым куполом, они оба раскачиваются. Лени набирает в лёгкие воздуху, как бы собирается прыгнуть в море с высокой скалы, и замирает. Гимнасты летают друг к другу, подхватывают друг друга за руки, повисают вниз головой, подтягиваются, кружатся, запутываются в ленты, снова перелетают птицами. Но Лени ждёт другого момента. Лени ждёт, когда гимнастка станет плыть под самым куполом, как она, поддерживаемая невидимой защитой, станет с затаённым страхом смотреть на публику, которая аплодирует и аплодирует как оголтелая.
Лени ненавидит аплодисменты. Они пугают её. Вот и сейчас. Гимнастка падает, выпутываясь из лент, и внезапно останавливается сейчас сорвётся, но снова взмывает в воздух и проносится мимо своего партнёра, он подхватывает её, и они кружатся вместе, он держит, и она опрокидывается, и струятся её синеватые в свете ламп волосы. Лени затыкает уши хватит же, хватит аплодировать. Она боится: звук хлопков, не смолкающий, но набирающий силу с каждым опасным движением, помешает им. И вот гимнастка, серебряная девушка, вдруг падает, а хлопки становятся сильнее и сильнее, истязая девушку до смерти, пока та летит вниз, чтобы хрупкие кости переломались, что куклины руки-ноги.
«Пусть они успокоятся!» кричала Лени, когда её первый раз привели в цирк, и когда она увидела эту возможность человеку летать. И взмывала гимнастка с самой земли, и кувыркалась, гнулось её не то резиновое, не то поролоновое тело. Нет, лучше, потому что резиновые и поролоновые куклы не гнулись так совершенно, обнаружила Лени позже, они только рвались и лопались. Леон успокаивал её, и мама разъясняла на ухо, что аплодисменты знак благодарности и восхищения. Но Лени не была согласна. Она сама боялась дышать, боялась шепнуть о своём восторге Леону и маме, боялась: малейшее неловкое движение или звук и гимнастка разобьётся.
Лени вжимается в кресло; в то время как серебряная девушка летит из-под самого купола вниз, опрокинутая на трапеции вверх тормашками, вздох ужаса вырывается из груди Лени, Леон сжимает её ладонь. Чересчур сильно. Лени поворачивается и смотрит на него глазами, полными застывших, как те гимнасты в воздухе, слёз. Прижавшись к стенке кресла всем позвоночным столбом сколько можно, она пытается уяснить этот электрический разряд, пробежавший сейчас по нервам. В эти несколько секунд Лени не видит гимнастов, не понимает себя она прислушивается и прислушивается к тем волнам, которые приходят после первой, главной волны.
Когда Лени удаётся заглушить для себя звук аплодисментов, она наконец может снова отдаться переживаниям о гимнастах, но ловит себя на том, что сейчас ей больше не жутко, и восторг больше не охватывает её Серебряная девушка переворачивается, летит вниз головой, выпутываясь из паутины лент, которую сама же себе наткала, и, когда кажется, что этот полёт остановить невозможно, гимнастка повисает в десяти сантиметрах от арены застывает. В первый раз зал обмирает, а не аплодирует. И Лени протягивает руку к соседнему сиденью. Леон! Сожми крепче! Но не получая в ответ такого нужного сейчас движения, она резко поворачивается рядом пустое место.
Лени выбегает из зала. Вдогонку ей сыплются и сыплются аплодисменты, называет имена конферансье.
По дороге домой сейчас она не идёт, но летит, Лени осознаёт, что не помнит гимнаста в конце выступления, словно бы он взметнулся ввысь, сквозь купол.
***
Уже стемнело, а значит, она не сдержала слова приготовить лимонный пирог в форме барашка, традиционный пасхальный пирог. Совсем скоро пробьёт полночь, и глухо, как сердце престарелого Гензеля-Иоганна, бухнет колокол Фрауенкирхе, первым же ударом означая начало новой жизни.