И вообще, почему самоубийство?.. Мало ли что могло случиться. Леон не оставил бы её одну. Леон не мог оставить её одну. Она шмыгает носом, быстро-быстро моргает и поправляет волосы, выбившиеся из-под заколки. Проклятье, опять забыла причесаться.
Её окликают, но она только морщится. Что вам ещё от меня надо «Ну, Лени! стой же!» Хватают за руку. А, это Пауль. «Тоже прогуливаешь?» спрашивает Лени. «Да не то чтобы обстоятельства» «Ну да, у меня тоже. Надоело учиться, знаешь ли» Пауль меняет тему. Он спрашивает, не может ли он сопровождать Лени в её прогулке по городу. «Это твои обстоятельства, которые помешали сегодня учиться?..» Она ухмыляется, а потом говорит, что юноши её не интересуют. Совсем. И друзья. Нет, она не любит одиночество. Но она не одна. Никогда не одна. И сейчас тоже. И уже отойдя от него, она вдруг оборачивается. «Пауль! Ты хороший парень. Но ничего не выйдет, прости». А он отвечает, что всё-таки позволит себе надеяться
Никому из них невдомёк: сколько бы прекрасны, умны, великодушны, забавны они ни были, Леон вот тот, кто перечёркивает все их достоинства, имеющий всего в избытке. Леон С другими не стоит и пытаться быть доброй. Все другие только напоминание, что Леон единственная её высота.
***
В то время как она не идёт несётся по городу в магазинчик Штефана Бюхнера, её застаёт глухой колокольный звон.
Лени представляется медный, почерневший от времени и возвещённых событий колокол, надтреснутый где-то глубоко внутри, где никто не увидит, не распознает. Это колокол Фрауенкирхе. Леон говорил: «Именем своим она напоминает мне о Дрездене, о той Фрауенкирхе, погибшей и возрождённой, о том, что святое невозможно разрушить, о том, что нерушим только дух, только величие духа». Но небельфельдская Фрауенкирхе не дрезденская. Невысокая, лишённая ажурных шпилей, зализанная ветрами и источенная дождями, серая эта церковь стояла здесь с незапамятных времён. Треугольный её фронтон с потемневшей готической розой в центре талисман, значение которого забыто и ещё предстоит узнать. Колокольня потерянно вытягивается к небесам, высматривая в тумане, как в давние времена, Гензеля и Гизелу.
После смерти мужа Анне Фэнгер пожелала уехать из Дрездена. Не то чтобы ей было тяжело вспоминать лучшие времена Но захотелось скрыться, залечь поглубже, не тревожиться повседневными и всегда внезапными поводами для растравления ран. Решение было принято, но новую точку опоры предстояло ещё обрести. Леон нашёл её.
Он приехал из очередного путешествия с Бруно. Не объявился на пороге, но ворвался в их старый дом. «Мама, Лени! кричал раскрасневшийся Леон, сверкая тёмными глазами, я нашёл совершенно сказочное место!» В ту минуту, когда он произносил «место», шестилетняя Лени уже сидела на его руках и трогала, как слепой узнаёт, лицо брата.
И Леон рассказывал о, как много раз она просила его рассказывать это! историю Небельфельда. Девочка лежала в постели, схватив юношу за руку, и понуждала: «Говори, Леон, говори мне про Небельфельд Мне там будет хорошо?..»
И голос Леона сначала разворачивался велюровым тёмным пледом, потом опускался на Лени, она куталась в него. Дальше, Леон, дальше! И чуть он остановится ещё, Леон! ещё! словно бы история была бесконечной, словно никогда не бывать концу Лени не засыпала, пока Леон не доскажет, пока не поцелует, уверяя: «Спи, Лени, мы уже скоро туда отправимся»
Леон уходит, но Лени вызывает его голос в себе, и он снова говорит ей сквозь её сон, в котором она Гизела, а Леон Гензель.
Легенды рассказывают, что Небельфельд долгое время был скрыт туманом2*, оттого город никто и не обживал. Мимо ходили внутрь не ступали. Чуть подойдут туман, густой, как деревенское молоко. Думают: лес там или поле, а то и болота и прочь отходят, от греха подальше. Но тем, кто искал защиты, город открывался. Идёт измученный путник город его принимает. А путник сначала слышит колокольный звон, глухой, далёкий не знает, то ли радоваться, то ли пугаться
Говорят, в Средневековье прятался в Небельфельде отпрыск герцогских кровей со своей бедной возлюбленной, крестьянкой. А ещё раньше какой-то молодой моряк, единственный выживший из всей команды во время ужасной бури в Северном море, добрёл сюда и сделался монахом, всю свою оставшуюся жизнь посвятил благодарности Господу и его Матери за спасённую жизнь. Во Фрауенкирхе как будто жил тот моряк-монах. Правда ли, никто не поручится, но деревянное изваяние святого Эразма, покровителя мореплавателей, уже семь веков стоит в церкви у самого входа.