У заготовителя выпучились глаза:
Старик, на свинье? Или у вас такая традиция?
Десять лет я к ней сватаюсь, добавил масла в огонь Пахомыч. Все загалдели, а ведьма быстро на метлу и во двор к Кузьмичу. Он строгал из березы деревянную ногу.
А Дарья говорила, что у тебя новая нога растет, только без ступы, заводит его.
То растет, то не растет, а эта еще в березе выросла. Вот, сделал, чтобы гнулась, но скрипит стерва.
Теперь тебе к Дарье не шастать, и скрип твой не услышат. Уезжает она, нашла себе молодого в городе. Случайно узнала. Вон, идет к тебе прощаться, полечу я, не до меня вам будет, а сама на тополь и смотрит.
Значит, хочешь ноги сделать? сказал Дарье Кузьмич.
Хотела, когда ты еще лежмя лежал, помнишь, здоровую ногу подвернул? Одной, которая без ступы, только и шевелил.
Теперь со ступой нашла?
Так, без ступы, как будешь ступать то? Вот в город еду, сюрприз тебе сделаю.
Ни хрена себе, сюрприз? Врала-то как: одноножик мой, тьфу.
Скрип твой надоел.
Ну, и катись к черту, колода дырявая. Едет она в город.
Кому ты кроме меня нужен-то.
Хочешь сказать, других баб нет? Забыла про ведьму? Прилетала уже, намекала на твой сюрприз.
Посмотри на себя, скороход несчастный. Скрипи не скрипи больше не пущу. Хотела протез ему в городе купить, а он культяпится, повернулась она и ушла.
У ведьмы стало на душе радостнее: сделала сегодня три пакости. А в ушах звучали слова Кузьмича про то, что ведьма тоже баба. «Ведь и правда!» и она крепче сжала ногами черенок лопаты.
ПОД БОКОМ У ИРГИЗА
Запах скошенного на лугу разнотравья доносился до конюшни, попадал в ноздри стоящего там жеребца, и хотелось ему поноситься по туманным разливам Иргиза, разбивая на осколки хрустальный воздух, и потягаться в скорости с ветром, сгибающим до земли молодые прибрежные деревья. Это был Гром, сын республиканского рекордиста Буяна, завоевавший два именных приза, а денежных не сосчитать.
Вот и завтра должны состояться скачки, но о них позаботится его наездник и старший тренер Мельников, главное победить, на кону миллион рублей. Они с тренером неразлучны, вместе купаются в Иргизе, вместе носятся по большой и малой беговым дорожкам ипподрома, иногда засыпают вместе: Гром в стойле, тренер в кормушке, когда переберет лишнего после удачных бегов или скачек.
Старший тренер отвечает за всех лошадей, но Гром у него любимчик, они даже понимают друг друга.
Однажды на конеферму попала дочка знаменитых родителей четырехлетняя кобылка Дымка, он влюбился в нее. Тренер часто выпускал их вместе в пойменные луга на разнотравье. У них теперь есть собственный сын жеребенок Витязь. Быстроногий, не отстает от родителей, когда, распустив гривы, они мчатся по степному водоразделу.
Зачем выпустил Грома, Александр, а если поранит ногу перед скачками? с укором сказала Мельникову ветврач Уколова. Вон как бесится.
От Иргиза доносились ржанье и топот копыт резвящегося коня.
Все будет путем, ответил тренер, а про себя подумал: вот и решение вопроса. Надо пустить слух, что Гром слегка поранил ногу, и теперь, мол, ни о каком призе не может быть и речи, достаточно, чтобы узнали об этом первая сплетница в деревне бухгалтерша Неелова и участники забегов с других конеферм, повалят со всех концов претенденты
Ипподром в форме двух приставленных друг к другу гигантских подков прижимался одним боком к лесопосадке, другим к Иргизу. Сделали бы его еще больше, в степи места хватит, но зачем, беговые дорожки близки стандартным.
Они шли на ферму рядом, говорил тренер, но Гром, кажется, понимал все.
Тебе надо похромать только до старта, убеждал тренер, а дальше расправляй гриву и лети как на крыльях. Для убедительности я тебе ногу бинтом перевяжу это усилит впечатление.
Конь тряхнул головой, соглашаясь, и весело заржал, только мускулы перекатывались под бархатной кожей.
У конюшни встретили ветврача Уколову.
Накаркала, Светка, растянул Гром ногу, видишь, прихрамывает.
И, кажется, захромал конь, главное в этом убедилась Уколова.
Сделаем компресс, поможет.
Да и массаж не мешало бы, добавил тренер. Одно дело сплетница наговорит, другое ветврач. Даже Фома неверующий с фуражного пункта посочувствовал, об остальных и говорить нечего.