Закрыто у нас.
Давно? поинтересовался Отес.
Почитай, почти месяц. Как огласили чрезвычайное положение, так и указано было все кружала прикрыть, ответил корчмарь и лишь потом удивился: А ты с какого дуба упал, если не знаешь, что война?
Война?! воскликнул Ахайло. С кем?
Толстяк попятился, юркнул за стойку, откуда вытащил увесистую дубину, и протянул:
О, вижу, пожаловали людишки не простые, а очень простые Или вообще не людишки?
Да я тебя за такие слова! Хорунжий попытался вытащить из-под пыльника меч, но спутник его удержал.
Погодь, произнёс колдун, плечом отстраняя горячего дружинника, и шагнул к хозяину. Выходит, нелюдь на нас напала?
Догадливый. Толстяк кивнул и немного расслабился. Так кто ж такие будете? Совсем издалёка, наверное, а?
Угу, из-за тридевяти земель, согласился Отес. Вот и расскажи-ка нам со всеми подробностями, что тут происходит.
Корчмари, как известно, знают всё, да и поговорить отнюдь не дураки. Бранзя, как звали хозяина, истосковавшись по простому человеческому общению, перед тем, как взяться основательно за рассказ, сначала принёс путникам по увесистой порции вяленого мяса, шмату хлеба и объёмистому жбану с холодным квасом. И лишь когда они принялись за трапезу, заговорил.
Повествование он начал, естественно, с себя любимого. Обстоятельно, пользуясь тем, что рты слушателей набиты едой, поведал, как, отправив жену с дочкой и младшим сыном от греха подальше на север к дальним родичам, остался доедать припасы, чтобы те ворогу не попали. А что ещё, если подумать, простой корчмарь может сделать для горячо любимой родины, как не истребить, не щадя живота своего, всё съестное?
С другой стороны, надеялся, конечно, и на то, что супостат тут вообще не объявится. Нечисть-то прёт по прямой строго на восток. Говорят, оберег тайный силы необычайной надобно ей отыскать, чтобы всем светом завладеть. Ведёт же нелюдей могучий Полудник, оттого и жара стоит неслыханная. А послано же это исчадье стране в наказание за то, что мятежники во главе с Зималином свергли законного царя
Тут Ахайло с облегчением выдохнул, прожевал мясо и перебил рассказчика:
А что же наше войско?
Говорят же тебе, чудак-человек, что Полудник непобедим! воскликнул Бранзя. Как шарахнул он своей силищей по нашим, так только ошмётки полетели! Волшебник этот зималинский, хоть силу царского на себя и перебрал, но Тот, толковали знающие люди, отдавал её без особой охоты, отравили его будто бы. Посему полностью овладеет новый кудесник силой чародейской только на сороковой день после смерти старого чудодея.
Так ты говоришь, когда Лостя сковырнули? вступил в разговор Отес.
Где-то через неделю после солнцеворота
А Зималин с волшебником сейчас где? Живы хоть? спросил с тревогой Ахайло.
Живы пока. Толстяк недовольно скривился. В Крамене заперлись с остатками войска. Но через день-другой нагрянут нелюди и поминай как их звали!.. Они ведь тоже знают про сроки, вот и спешат, чтобы волшебник не окреп.
Ахайло отодвинул пустую посуду и вскочил.
Нам тоже поторопиться бы нужно!
Надобно, конечно, кивнул Отес и спросил у корчмаря: Где тут колодец?
Там, во дворе. Хозяин махнул рукой в дальний конец трапезной.
Колдун поднялся, взял с лавки суму и пошёл в указанном направлении.
Так ты с ним, выходит, в столицу путь держишь? обратился Бранзя к хорунжему. Смерти лютой ищешь?
Ахайло взглянул на него сверху вниз.
Зачем же сразу о смерти думать, болван?.. Мыслить надо о том, для чего на свет народился!
Тот встал с лавки, собрал со стола утварь и, уходя, безрадостно произнёс:
Да уж, слышали мы эти речи: двум смертям, мол, не бывать, а одной не миновать Нет уж, не по мне это! Пора уносить отсюда ноги!
* * *В полутёмной трапезной дворца во главе стола сидел с видом приговорённого к смерти новоиспечённый самодержец Зималин І. Одесную стоял придворный волшебник невзрачный человек лет сорока с лицом, изрезанным ранними морщинами. По другую сторону обширного стола пребывали навытяжку Карафка уже воевода, но, несмотря на повышение, ещё более мрачный, чем обычно, и два бывших сотника, а ныне тысячники Жирма и Бобел. В их глазах, причём в трёх на двоих Жирма потерял один в последнем сражении и теперь правую глазницу закрывала чёрная повязка, светилась отчаянная решимость стоять до последнего.