Вот, накладывайте на ночь, сверху приматывайте обмотки. Утром разотрете ноги растиркой и шерстяные чулки скорей надевайте, лучше, если из собачьей шерсти. Поможет!
Спасибо! Я, вот, вам самогонки принес хорошей.
Ирина поставила бутыль на полку.
Ещё настойку лимонника дам, по чайной ложке с чаем дважды в день.
Поллитровка с настойкой со стуком встала на стол.
Пообедаем, Леонард Михайлович? Чем бог послал?
Лесник согласился.
За обедом он рассказал, как жил все эти годы, о житье под чужим именем, о семье.
Так вы тоже у Александра Васильевича служили? ахнула Ирина, Как же мы с вами ни разу не пересеклись?
Ну вы же в санитарном поезде А меня бог миловал, с шестнадцатого года ни одной царапины!
Они помолчали. Затем Ирина, вздохнув, рассказала, как нашла зимовье и стала «бабкой».
С двадцатого года здесь практикую. Люди ко мне тянутся, уважают.
А семья, Ирина Васильевна? неловко кашлянув, поинтересовался Леонард.
Сестра милосердия, а ныне «бабка» невесело рассмеялась:
Нет, семьи нет и не было Так, в девицах, и засохла!
Тема была слишком щекотливая, и несостоявшийся жених решил сменить её:
Гляжу, икон у вас нет. Стесняюсь спросить Вы атеистка?
Нет. В Бога верю, как же без его помощи в моём деле, молюсь постоянно. А, вот, попам не верю.
А что так? поднял брови ротмистр.
Да врут они всё! Евангелия, до нас дошедшие, написаны были через несколько поколений после смерти Христа и много раз переписывались в угоду правящим патриархам, а все другие были уничтожены, как еретические книги. Да и Ветхий Завет тоже редактировали постоянно. Не помню точно, но только где-то в середине V-го века Библию утвердили и признали богодухновенной. Ну, как им верить после этого?
Но, иконы? Оболенский был сбит с толку.
А, что, иконы? Икона есть картина, образ, написанный живописцем, и не более того.
А разве икона не проводник к Богу?
Ну, для тех, кто так считает, кому легче представить Бога, сосредоточившись на писаном образе, конечно.
Вступать на скользкий путь религиозной полемики Оболенский не захотел, ибо его представления о христианстве не выходили за рамки курса Закона Божия, преподававшегося в кадетском корпусе. Уроки эти князь частенько прогуливал!
Воцарилось молчание. Оболенский сосредоточенно набивал трубку, потом, не поднимая глаз, спросил:
А кого вы прячете? Беглого, да?
Да, с чего вы взяли, Леонард Михайлович? удивилась Ирина, но вильнувшие глаза выдали её.
Я, сударыня, лесник! внушительно надул щеки бывший князь, Следы читать умею-с! Медвежьи когти, фи! У Соседа ногти, к вашему сведению! Да и натоптано вокруг вашей избы так, что сразу ясно: живет он тут!
Ирина улыбнулась:
Да, промашка вышла! Ну, что ж она обернулась к печке, Джим! Выходи, познакомься с моим старым знакомым!
Джим вылез из-за печки и, сняв полумаску, застенчиво поклонился гостю.
Это Джим Тики, новозеландец. Вы, ведь, говорите по английски, Леонард Михайлович?
Странно было бы, если б гусарский ротмистр не знал английского
Джиму пришлось пересказать свою нехитрую историю, в которую Ирина вставляла свои комментарии.
В то утро мне в деревню надо было. Дошла до кладбища, вижу свежая могила, а мертвечиной не пахнет. Вы же знаете, что даже свежий труп пахнет особенным образом. А тут нет. Приказала выкопать. Действительно, оказался живой! Правда, ни дыхания, ни сердцебиения не определялось. А на другой день к вечеру очнулся!
Лесник-ротмистр слушал внимательно.
Странно, что энкэвэдешники живого человека за мертвого приняли. Есть же у них в поезде врач? Или фельдшер?
Есть, конечно. Только, я же говорю, ни дыхания, ни сердцебиения. А по инструкции они должны от умерших в рейсе при первой же возможности избавляться.
Оболенский обернулся к Джиму:
Умеете останавливать сердце, мистер Тики? Или это случайно получилось?
Джим смущенно заерзал:
Да Меня дед научил. В давние времена, если шторм уносил рыбаков далеко от земли
И он пересказал историю о богине смерти Махуике.
Мне было очень плохо, демоны своими крыльями застилали небо моего разума Вот я и вознес молитву. А дальше ничего не помню. Очнулся уже здесь, спасибо Ирине.
Я о таком только читал Йоги в Индии, дервиши в Персии задумчиво пробормотал Оболенский, вертя в пальцах трубку, Позволите закурить, Ирина Васильевна?