Служу Советскому Союзу! вытянулся служивый, Только это товарищ старший лейтенант насчет отпуска
Вы не в церкви, товарищ сержант, вас не обманут. Вот, рейс закончим
Поезд, разгоняя лучом прожектора темноту ночи, двигался на восток. Перед полуночью Таня вошла в лазарет и по очереди осмотрела пациентов. Увы! Варнава не подавал признаков жизни. С чего бы ему помирать? Заглянув под одеяло, она увидела пропитанный кровью матрас. Поняла: кровопотеря С сожалением закрыв ему глаза, Таня осмотрела Жухлого. Тот спокойно спал после инъекции морфия. Четверо тифозных также успешно боролись с болезнью. А, вот, иностранец, тот помер! Ни дыхания, ни сердцебиения!
Вздохнув, Таня сделала запись в истории болезни. Два мертвеца за сутки! Закончив бумажную работу, она отправилась в штабной вагон.
Васильев сидел там, дымя папиросой и яростно карябая в спецжурнале вечным пером. Он описывал эпизод побега и принятые меры, приведшие к победе, в смысле, поимке двоих беглецов и ликвидации третьего. Выходило вполне хорошо, не придерешься!
Чего тебе? обернулся он в вошедшей Тане.
Да вот, двое умерших надо бы с поезда снять.
Инструкция предусматривала избавление от умерших заключенных при первой же возможности.
Кто?
Варнавин Семен Михайлович, двадцатого года рождения, и Тики, Джим, двадцать пятого года
Васильев выругался.
Трое, блин! Ну, дела!
А третий-то кто? нахмурилась Таня.
Да этот, хитрец, который в пещеру пытался смыться. Застрелен при задержании
Васильев взял внутренний телефон и связался с машинистом:
Алё! Авдеич? Васильев Слушай, где мы сейчас? Ага ага Через полчаса, значит? Ну, добро!
Обернувшись к Тане, пояснил:
Масловка через полчаса. Там и сдадим трупы.
Голову Никеши он решил сохранить, чтобы завтра показать начальству в Омске. Для этого он уложил её в фанерный посылочный ящик и засыпал солью. На убитых бойцов охраны инструкция не распространялась, их похоронят, как положено, в Омске.
Если бы из-за побега не задержались почти на три часа, то Масловку бы проехали, и покойников снимали бы с поезда только в Омске.
Масловка была маленькой деревней, полустанком на Транссибе, где можно было набрать воды. Других удобств и услуг не было. Начальнику станции Лукину Васильев радировал, предупредив, чтобы тот был готов принять и захоронить два трупа. Лукину это сообщение настроение не повысило, скорее, наоборот: сами посудите, вместо того, чтобы отдыхать, придется среди ночи заниматься организацией похорон, хотя бы и по самому низшему разряду!
Паровоз, пропыхтев «чух-х, чух-х-х чух-х-х-х», остановился. Бойцы проворно сгрузили два завернутых в брезент тела на перрон. Лукин уныло принял у Васильева сопроводительные документы.
Хоть бы парочку бойцов дали, помочь могилы рыть, товарищ старший лейтенант! Или, лучше, тройку! жалобно посетовал он, Где я среди ночи людей возьму?
Некогда, брат, мы и так на три часа из графика выбились! сожалеюще развел руками Васильев, Ты пьяниц местных задействуй. Я, так и быть, литр спирта выделю.
Два! попытался торговаться Лукин, имея в виду отжать один литр в свою пользу.
Ладно, полтора, свеликодушничал Васильев,
Он повернулся к Тане, стоящей неподалёку:
Татьяна Михайловна! Выдайте начальнику станции полтора литра ректификату для медицинских целей!
Фельдшер со вздохом завела глаза, но приказ выполнила.
Пошли тебе Бог, дамочка, жениха хорошего! истово пожелал ей осчастливленный железнодорожник.
Васильев, услышав это, крякнул и подкрутил усы.
Все запрыгнули в вагоны и поезд тронулся.
Лукин сдвинул фуражку на лоб и крепко почесал затылок. Перетащив мертвецов в сарай с помощью путевого обходчика, дал тому задание:
Ты, вот, что, Федотыч, найди кого-нибудь могилы-то рыть. Телегу тоже организуй. А я вам за это литр медицинского!
Федотыч, пьющий человек, счел обещанную плату более, чем достаточной, и исчез во мраке. Спустя час он вернулся с дальним родственником Демьяном, крепким дядькой лет тридцати, и телегой, влекомой престарелой кобылой Лягвой.
Почуяв мертвецов, Лягва забеспокоилась, заржала. Демьян замахнулся на неё прутом:
Стой смирно, падшая женщина, не то заткну глотку конским органом размножения, ты, испачканная калом самка собаки!
(Так прозвучал бы перевод его слов на литературный русский язык!)