Слепо шли в западню.
Принимали на веру,
Словно дети, брехню
Мы слегка заплутали,
Путь пройдя непрямой.
Из заоблачных далей
Мы вернемся домой. Ю. Бернадский
Все в точности наоборот. Он ловит потоки сознания всей социальной среды. Поэтический труд Бернадского это восстание духа, стремление к высоте и полету «Предельной воли глоток захватить» (в определении Фета):
Лояльность к власти общества опора.
Но нам она, как водится, не в масть.
Завет от Ионна Богослова,
Что «вавилонская блудница власть»
В конце концов так низко может пасть. Ю. Бернадский
И шарится у нищих по карманам
То олигарх, то государь увы
Такой досуг, хоть вешайся на сук.
Он видит в России и безмерно гордое, возвеличенное предками, состояние Славы и Победы, и другое начало душевное, эмоциональное, отзывчивое
Но верю я, прозренье рядом.
Мир можно заново открыть.
Окинуть благодарным взглядом.
Не из корысти полюбить. Ю. Бернадский
Это стихия пробуждения, обжигающая истиной каждое слово. Стихи размышления о судьбе собственной и Родины с желанием понять ее путь и фактор развития: «Мы искали град Китеж // Светлый рай на земле» Ю. Бернадский.
Стихия предупреждения, обличения. Порой гнева и скорби. Но без намека на взращивание жуткой антропофагии: «Новое исходно может быть только насилием или жестокостью». Желание трезво взглянуть на народ и Россию, разобраться в алогичности и запутанности бытия, в невероятной сложности характеров и мировосприятия российского общества:
И пора б оглядеться,
Как и где я живу.
Малой родиной с детства
Ту деревню зову. Ю. Бернадский.
Подлинно национальный поэт, поэтический патрон, взрывает и переделывает взгляд современника на историю России. Очень подходят к его позиции слова Дантона: «И я также люблю мир, но не мир рабства».
Как любил мир, людей и свободу тот русский поэт, о котором спустя сто пятьдесят лет после гибели написали: «С ним русская литература вошла в мир, как сама Россия вошла с императрицей Екатериной Второй в число великих держав. То европейское сияние, которое, как и русское, исходит от Пушкина, было спроецировано, как лазером. в Европу, от Гоголя до Достоевского, и перед этим новым источником света Европа не могла устоять его смерть была оплакана как подлинно национальное бедствие и оставила невосполнимую пустоту в русской литературе.»
Нет, весь я не умру душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Стихия непоколебимого духа. Известно выражение: «сам оставался господином своим среди всех оскорблений»:
Дурея от вражды и недоверия,
Сятых не помним, стариков не чтим Ю. Бернадский
Поэзия национального духа. Поэтическая ракета, летящая строго в мишень славную историю Отчизны: «история предков всегда любопытна для того, кто достоин иметь отечество Н. М. Карамзин:
С оскалом диким загнанного зверя
Сквозь бурелом столетия летим,
Не обретя достойного пути
И здесь же поэт обретает силы, до времени спящие внутри:
Страдая от неутолимой жажды,
Отечество не можем разлюбить
Величие не в силах позабыть
Но, будучи и сотню раз обманут,
Народный дух очнется ото сна,
Устав терпеть и верить, что настанут
Когда нибудь получше времена
Расправит плечи древняя страна. Ю. Бернадский.
Бернадский рожден в стране контрастов, парадоксов и противоречий России с ее двумя отталкивающимися полюсами, только в борьбе между собой и находящих смысл существования. Одно начало этногенетическое пространство с надвременным метафизическим определением «великий русский народ», другое сама конкретная жизнь этого великого народа, условия народного бытия и частного быта во всех формах мирского, противоречивого. Бернадский наследник всех этих социальных массивных торосов, и его душевный уклад вибрирует от их натиска:
Что родился в России,
Вам поклон до земли. Ю. Бернадский
Спектр своих сердечных болевых ощущений автор локализует в следующем видении: «Бернадский отнюдь не юродствует над всем, что видит вокруг себя: как хранитель слова, он раздражена его вульгарностью и пошлостью, как человек с честолюбием презирает низость, как талант лесть и обновки внешние для него ничего не значат, но никогда не хотел бы он переменить прошлое, или создать новую историю своей судьбы, «кроме такой, какую ей вручил Творец».