Да не живой мёртвый он совсем. Ох, страсти-то, какие напридумывали, курицы недоенные и вот ещё что: рядом с телом обрывки какие-то и горстка пепла фотографии какие-то полусгоревшие. Но кто на них и что это неведомо. Может только эта експертиза покажет. Окончательно разъяснила ему ситуацию суровая интеллигентная старуха в драповом, перекроенном из мужского, пальто.
Притихший Мазин побрёл к гостинице. Не нужны ему были результаты милицейской экспертизы, чтобы понять, что случилось. Партизан Изя поставил последний в своей жизни эксперимент, на этот раз на себе.
Гном Фёдор двоюродный племянник Изи, в той же кепке и в настоящем, только очень маленьком ватнике, поджидал Мазина сбоку от входа в гостиницу, укрывшись в тени разросшейся ели. Глаза у мальчишки были красные, но он старался держаться и только шмыгал время от времени мокрым носом. Выходить на свет, а тем более идти в гостиничный номер, он категорически отказался и, держась по-прежнему в тени дерева, рассказал и передал Мазину все, что было поручено. Видно было, что Изя тренировал племянника по-своему, по-партизански и не напрасно. Потому что после того, как Михаил Александрович скрылся за дверью гостиницы, из-за угла выскочил рыжий Максим и бросился искать так и не увиденного им Мазинского собеседника а того и след давно простыл.
4.3
Уезжал Михаил Александрович из родного города с тем же багажом: портфелем и маленьким фибровым чемоданчиком, и тем же маршрутом, как в него и прибыл: дневным поездом до Здолбунова. А там пересадка на Ленинградский скорый, на верхнюю полку и спать, спать, просыпаясь только на еду и перекуры и ни капли спиртного! Не всё из этого получилось выпить с соседями по купе пришлось, и ещё как уж больно настойчивы и хлебосольны оказались два командировочных молдаванина и студент-заочник из Одессы, ехавший на весеннюю сессию. Настолько хлебосольны, что ему удалось, если не забыть, то, по крайней мере, пригасить неконтролируемый страх, навалившийся на него, когда, подойдя к поезду, в жиденькой толпе на перроне увидел он у одного конца своего вагона рыжего иностранца Максима, а у другого бледного упыря следователя Наливайло. Оба молча, внимательно и, не делая никаких попыток приблизиться, наблюдали за ним: за его багажом, за тем, как он сел в вагон, проследили, чтобы не выскочил через другой тамбур и, дождавшись отхода поезда, проводили окно его купе мертвенными, ничего не выражающими взглядами.
Мысль провести несколько экспериментов со своей камерой со своим так странно и случайно доставшимся ему «Енохом» возникла у Михаила Александровича в поезде, когда услышал он сквозь некрепкий дневной сон на своей верхней полке, как спорили внизу молдаване, оказавшиеся то ли научными работниками, то ли подпольными цеховиками.
Какие ещё эксперименты! грозным шёпотом наседал один из них на другого, помоложе. Ты свои эксперименты на белых мышах ставь, а не в моём цеху! Ты без меня в космос слетай. А если твоё рацпредложение сработает, и вернёшься живой вот тогда и приходи со своими идеями! Ты знаешь, что будет, если я клиентам партию товара не выдам вовремя, как обещал? Это тебе не в министерстве взятки совать там, в худшем случае уволят, а эти голову отрежут. Не надо мне твоих экспериментов!
Мазин не услышал, как оправдывался молодой, но «эксперимент» и «белые мыши» засели в его памяти и, вернувшись домой, первым делом, после того как убедился, что в квартире всё на своих местах, и принял душ, стал прикидывать, каким образом устроить проверку и без особого риска выяснить смертоносность своего «Еноха».
Глава 5
5.1
Не нужна ему была такая известность, ох не нужна! Да что поделаешь, если слухи рождаются из грязи, как мыши, и распространяются от малейшего дуновения ветра, как пожар. То ли кто-то из окружения князя что-то проведал и разболтал, то ли сам князь оказался не сдержан на язык, но слухи о чудных свойствах фотоаппаратов Еноха расползлись по округе. С одной стороны, это добавляло ему клиентов. С другой клиенты эти часто оказывались совсем не того типа, с которым хотелось бы иметь дело.
Такие заказчики почему-то предпочитали приходить под вечер, ближе к закрытию. Вот и этот высокий, худой, со впалыми щеками и длинными чёрными усами вынырнул из темноты (фонарщик ещё не успел добраться до их улочки), когда Енох уже собрался закрывать мастерскую.