И тут, наконец, Мазин не выдержал. В тухлом похмелье, тормозившем его с самого утра, мутной пеленой обволакивавшем его мозг и не дававшем ясно мыслить, наконец, появился просвет разрыв в облаках, через который ярко засверкало Солнце.
Вон! Вон отсюда! заорал просветлевший Мазин.
4.2
Поиски места, где бы можно было найти поздний завтрак, вывели его к вокзалу. Все рестораны в городе, включая гостиничный, были ещё закрыты. Единственная, известная ему по юношеским воспоминаниям столовая, находилась, судя по выцветшей вывеске, на ремонте уже не первый год. Зато на вокзальной площади нашлась женщина с огромной кастрюлей пирожков с ливером по гривеннику Мазин готов был поклясться, что это она та самая продавщица, у которой он покупал пирожки тридцать лет назад. Ему вдруг показалось, что он помнит и её усталое, морщинистое, коричневатое лицо, и засаленный белый фартук, и красные, задубевшие на холоде руки. Даже бумага, в которую она заворачивала пирожки покупателям была та же: узкая, грубая, серовато-белая кассовая лента. Ни она не изменилась, ни пирожки только цена стоили они тогда пять копеек. А вот в привокзальном буфете варили сосиски в целлофане и наливали за двенадцать копеек из блестящего хромированного цилиндра, горячую светло-коричневую жидкость, называвшуюся «кофе с молоком» и удивительно подходившую по вкусу к сосискам.
У вокзала же он купил цветы и добрался до кладбища часам к четырём, когда красноватое мартовское солнце уже готовилось плавно скатиться к горизонту. После недолгого блуждания по изрядно изменившемуся кладбищу, он нашёл могилы родителей те действительно были расчищены от прошлогодних листьев и остатков грязноватого снега и порадовался, что не зря посылает ежегодно переводы их бывшей соседке. Положил, разделив пополам букет, цветы на обе плиты. Потом вспомнил кладбищенские правила и оборвал стебли покороче прямо под сами бутоны, чтобы цветы нельзя было собрать с могил и продать ещё раз. Посидел на врытой у оградки скамейке, покурил. Достал купленную по дороге чекушку водки, сорвал крышку зубами промерзшие пальцы не слушались помянул, выпил половину и заткнул бутылку заранее заготовленной пробкой, свёрнутой из тетрадного листа из Изиной записки. Водка сначала не хотела ложиться без закуски на вчерашнее, поклокотала внутри, подёргалась вверх-вниз, но, наконец, утихомирилась, и печальное тепло растеклось по телу. Он уже начал задрёмывать на узкой скамеечке, погрузившись в полусон полувоспоминания, когда отвлекли его, вытащили из этого блаженного состояния шум машин и голоса множества людей. У кладбищенской сторожки, там, где и находился Изин «схорон», и мимо которой он сегодня прошёл, стараясь не повернуть головы, стояли два милицейских Уазика, машина «Скорой помощи», и толпилось с десяток человек. Михаил Александрович, не торопясь, изображая безучастность, подошёл ближе. Темнело, и группа людей на кладбище, освещённая лишь фарами машин, выглядела зловещей стаей чёрных воронов, обсевших низенькую сторожку. Входить внутрь и спрашивать что-либо у милиции или врачей он даже не пытался. Понятно было, что ответа не получит, а вот ненужного внимания и лишних вопросов, точно не избежит. Да и показалось ему, что мелькнули среди мундиров и фуражек серенький костюмчик и белёсый затылок следователя Наливайло. Но на любом кладбище всегда найдутся старушки всегда, в любое время суток. Не привязанные уже ни к чему на этом свете, потерявшие всех и вся, живут они только там, ухаживая за близкими могилами, общаясь с ушедшими родственниками и готовясь к незаметному переходу из этого состояния в мир иной, и к воссоединению с теми, кто оставил их тут мучиться и доживать. Так вот к ним стоящим в стороне, мудрым и всё знающим Мазин и обратился.
Так тело там нашли, гражданин, сообщили они, перебивая друг друга. Изи Якобсона тело. Слыхали, может, про такого.
Тот самый это Изя, который уж месяц тому, как пропал. А батюшка наш сказал, что совсем свежий он, и духу никакого нет покойницкого, шёпотом добавила одна из старушек и мелко закрестилась. Ну, совсем, как живой. А ещё, говорят, привидения разные вокруг сторожки по ночам ходють, и звуки всякие жуткие раздаются.
Да не живой мёртвый он совсем. Ох, страсти-то, какие напридумывали, курицы недоенные и вот ещё что: рядом с телом обрывки какие-то и горстка пепла фотографии какие-то полусгоревшие. Но кто на них и что это неведомо. Может только эта експертиза покажет. Окончательно разъяснила ему ситуацию суровая интеллигентная старуха в драповом, перекроенном из мужского, пальто.