Сердитая и заспанная ночная дежурная смягчилась от зелёненькой трёхрублёвки и ворча впустила в гостиницу запоздавшего и очень нетрезвого постояльца. В эту ночь ему, наконец-то, удалось выспаться, хотя все самые сладкие предрассветные часы он был занят тем, что бегал по вязкому, чавкающему болоту и отстреливался из огромного фотоаппарата от партизана Изи. Проснулся он уже ближе к полудню, посвежевшим, но немного заторможенным два дня, а вернее, двое суток почти непрерывного выпивания дали себя знать. Он успел принять душ и побриться, до того как в дверь постучали.
Да что ж это такое, мысленно взвыл он, прыгая на одной ноге и заталкивая вторую в убегающую штанину. Это гостиница или проходной двор?
Рванул дверь резко, не спрашивая, кто там. И сразу узнал человека, стоявшего в коридоре. Всё как описал Изя: рыжий, застёгнутый на все пуговки и явно какой-то не наш. Чуть выше среднего, худощавый, Мазинских лет и совсем не страшный плохо было, что человек-то тоже понял по Мазинским глазам, что его узнали и это предвещало сложный разговор. Поскольку Михаил Александрович выжидательно молчал, то рыжий начал первым. Он слегка поклонился что уже выдавало в нём не советского человека, и представился.
Меня зовут Максим Таксинов, а вы, судя по всему, Михаил Александрович Мазин? у него действительно был лёгкий акцент, но фразу он строил почти правильно, и было немудрено, что Изя принял его за прибалта.
А по какому, вы собственно делу? Мазин решил пока, на всякий случай, не подтверждать, что это он может, ещё удастся как-то избавиться от непрошенного гостя.
Я хотел поговорить с вами, Михаил Александрович, по одному важному делу, и, мне кажется, что вы даже знаете по какому.
Ничего я не знаю, вяло уже возразил Мазин, понимая, что отбрехаться от гостя не получится, но всё же сделал ещё одну попытку. Да и некогда мне. Я на кладбище сейчас собрался пойти, а завтра мне уезжать.
Это он соврал, и сам не понял зачем билет у него был только на послезавтра. Но гость не обратил внимания на эти ухищрения.
Я не отниму у вас много времени. Может, нам будет удобнее говорить внутри?
Мазин сдался и повернулся боком, пропуская гостя в номер. В отличие от бесцеремонного следователя, гость не стал самостоятельно занимать единственный стул, и Мазину ничего не оставалось, как самому подвинуть его гостю.
Мне кажется, вы, Михаил Александрович, в курсе причин моего посещения, но если вам угодно, я объясню. Я пришёл к вам, потому что вы знакомы с Исааком Гершевичем и интересовались им несколько дней тому назад. И что-то мне подсказывает, что вы знаете и о нем самом, и о его фотокамере гораздо больше, чем вы пытаетесь нас убедить, Мазин, заметил это «нас», сделал вялый протестующий жест, но гость не дал ему перебить себя. Я сразу хочу ответить на вопрос, который вы явно сейчас зададите: какое отношение и какое право я имею вас что-либо спрашивать. Дело в том, что я являюсь владельцем этой камеры, которую Исаак Гершевич, можно сказать, незаконно получил чтобы не сказать «украл» и привёз в этот город из Германии.
Да как вы можете быть её владельцем, возмущённо начал Мазин и осёкся, сообразив по вспыхнувшим зелёным глазам гостя, что заторможенное похмельем сознание сыграло с ним злую шутку, и что он попался.
Так вы всё-таки знаете про камеру, Михаил Александрович, мягко, но с нажимом сказал гость.
Ничего я не знаю! бросился в атаку разозлённый своей оплошностью Мазин. Ни про Изю вашего, ни про какие фотокамеры. Ничего в них не понимаю, ничего о них не знаю и знать не хочу! Отстаньте вы от меня! Сначала вампир этот бледнолицый теперь вы!
Какой ещё вампир? удивился гость, ошеломлённый таким натиском.
Да этот следователь ваш, Наливайло! Зубом цыкающий и на вампира похожий он же по вашему заданию приходил?
Заданию? А почему вы считаете, Михаил Александрович, что следователь прокуратуры Наливайло мог выполнять чьи-то, а тем более мои, задания? гость стал ещё внимательней и напряжённей и вопросы задавал уже требовательно-угрожающим шёпотом. Откуда у вас такие странные идеи? Что вы об этом знаете?
И тут, наконец, Мазин не выдержал. В тухлом похмелье, тормозившем его с самого утра, мутной пеленой обволакивавшем его мозг и не дававшем ясно мыслить, наконец, появился просвет разрыв в облаках, через который ярко засверкало Солнце.