Начинали, увлёкшись игрой, играть со всей дури, и кончалось всё всегда хоть и по-разному, но одинаково нехорошо.
Вздымалась волна и обходила круглый мир. Волна выглядела настоящей, и никто не подозревал, что это направленная по рассчитанной кривой погрешность первочастиц.
Изнутри мира вылетал столп огня с расплавленным стеклом. Дрожали бумажными макетами и сгорали целые строчки высоких, в небо, городов. Леса, подобные башням, стекали по волдырю неба.
И джуни, и джентри забывали, что это игра, да ещё придуманная ими. Джентри, случалось, нечестно прибегали к своим возможностям и увлечённо присваивали себе скромные достижения джуни, хотя некогда их собственная раса создала куда более внушительный инструментарий для искажения Планов и Фактов.
Семья Джонатана была другой Хотя нахваливать их тоже не приходится, и у них рыльце не без пушка. Пушок милый из тонких, как сны, ворсинок. Такие шматочки, невиннее парного молока, оставляют на месте преступления малые животные. Среди безобразных осколков сброшенной со стола утвари этот небесный облачный обрывок заставляет скрежещущего зубами джуни опустить занесённую руку с веником и рассмеяться. Так же и семья Джонатана натворят невесть что наворотят, но вечно малая деталь всё решит.
И Первопричина опускает руку, и веник тщетно шевелится в её руке, желая совершить предписанное логикой движение.
Они всегда оказывались в том месте и в то время, где их принимали пусть и с оговорками джуни.
В тени майских деревьев, где лунных букв до чёрта, а в подземелье пироги пекут, обитали они. Над болотами курится пивоварня некоего Расмусена, по преданию одного из предков нынешней династии. Здесь на топких тропках мы любим являться джуни а вот каких джуни можно встретить посреди болота?
В городе мокрым дымом пахнет сирень, и каждый пятипалый цветок обещает исполнение желания. Кто остановится в фиолетовой дымке, кто сорвёт единственный цветок? Кто протянет нам руку, попадёт в нашу ловушку?
Впрочем, мы привыкли говорить о себе «они».
Джуни искали их видели белую деву в майском дереве, и послушно читали буквы на песке и принюхивались к болотным запашкам.
Иногда случались целые времена, когда мы приходились ко двору.
В такие времена непременно пробежит к добру домовой в лунном свете. Джентри не то чтобы умилялись вере своих младших. Они и сами забывали, что всё не так на самом-то деле. Они забывали, что есть это «на самом деле».
Им, скажу честно, нравилось считаться привидениями, утопленницами и духами местности. Они с удовольствием подтверждали подозрения джуни, и тут же начинали кокетничать реформировали науку, высмеивали жрецов из стариннейшей почтенной мафии «Тройной стандарт», проникали с сомнительными целями на полночные кладбища и со страниц нового изобретения газет уверяли, что стыдно быть суеверным в наше-то время.
Врали, врали, да заврались.
Джонатану, которому не по чину таким заниматься, втайне страстно мечтал о странностях амьюз, бизарр, заморочка. Ему ужасно хотелось кого-нибудь немножко напугать, встревожить взбить, как он выражался воображение джуни. Потому он и выбрал из всех своих возможностей всего два времени два падающих, да не упавших белых лепестка в вечном бескрайнем саду возможностей.
Сам он себя оправдывал тем, что по преданию, в которое никто из джентри не верил, именно на эти два времени и привязанные к ним карты местности намечены два события, которым надлежало произойти одновременно и накрепко воссоединить разорванные времена. Заодно следовало произойти и ещё кой-чему, столь грандиозному и баснословному, что это годилось разве что в сказку.
Кончался апрель в двух временах.
Диковатые, просыпались и один за другим уходили дни солнце слабое, но яркое, и ветерок по ногам, как духи домашнего озорства под столом.
Внезапно похолодало, но не ужасно, скорее, этот остывший пахнущий цветами и шерстью слой воздуха, которым укутали посёлок на берегу океана между горным седлом, замками леса, каменоломнями на верхнем этаже и синей приподнятой волной на востоке, приятно будоражил.
Изредка просыпался серьёзный ветер, бубнил на высоте, с грохотом проносился воздушный поезд, и, сбросив в запертой наглухо квартире с полки семейную реликвию портрет основателя рода замолкал, как накричавшийся младенчик, на полузвуке.