Сухопутные же, лысые и страдающие болезнями опорно-двигательного аппарата, очень и до странности привязались к существам, совершенно на них непохожим. Хозяева заодно селекционировали семейство кошачьих, во всём видовом многообразии. Некоторые из новых родственников проявляли полное забвение родства и даже изредка норовили попробовать людей на зубок. И всё равно это не мешало людям умиляться мохнатыми мордами, полным оволосением четвероногих тел, хвостами и прочими непохожестями. Для своего отношения они изобрели необычные слова, вроде «величественности» и даже просто «величия», а желая сказать приятное соплеменнику сравнивали его с тигром, у которого, кстати, пахнет изо рта, как вразумляюще напоминала подследственным то есть, подопытным лаборант с длинной бугристой шеей и кожистыми крыльями, чьи кончики сзади касались сапожков со шпорами.
К счастью, у них появилась возможность сблизиться с предметами обожания. Небольшие и особенно совсем небольшие кошки из созданного побочно семейства стали сопровождать их жизни, и на протяжении До-Времени и после того, как в главной лаборатории разрешили запуск ощущения индивидуально-исторического времени, и, возможно, даже в периоды, существующие на изъятых временных дисках, словом, всегда-всегда, люди рисовали их, ваяли подобия из глины, вдохновлялись их визгливыми голосами в музыке словом, любили.
Объяснялась ли подобная лирика обликом людольвов? Или тем, что первопредки из седьмого номера чрезвычайно напоминали людольвов настолько, что у охраны лабораторий в давние времена, когда проект только начался, пару раз случались инциденты с якобы сбежавшими подопытными. Когда недоразумение развеивалось и бедолаг тащили в дирекцию за покушение на важных господ, седьмые обязательно вступались за невольно провинившихся. Они шутили по поводу хвоста (которого у них не было) и просили не наказывать охранника.
Кроме того, их генетический вклад оказался, как говорили, самым весомым. Ну этого-то я не знаю. Как не могу всё же ответить на вопрос почему несчастные лысые и болезненные существа, именующиеся ныне людьми, испытывают такое отчётливое пристрастие к созданиям, чьи глаза могут напугать вертикальными зрачками, а когти коварны и остры не в меру.
Что произошло? Спросил медведь, присаживаясь рядом и вопреки логике протягивая мне свой драгоценный сосуд манерку из военного стекла, обтянутую замшей.
Почему «вопреки»? ну, видите ли Пить и говорить разом могут только великие люди, если они достаточно невоспитанны. Я не велик, не человек и, как всякий убийца, считаю себя достаточно воспитанным.
Барышня где? Опять спросил он, уже через некоторое время. Видимо, осознал, что события должны иметь последовательность.
Собрав языком с губ остатки влаги, я изложил ему подходящую версию. Вечная тьма изображала раннее утро. Мой приятель, желая быть деликатным, едва выждал, как стало светлеть. Ему хотелось поделиться сентиментальными впечатлениями о канувшей ночи. Когда он увидел меня с перевязанным запястьем, слова и жесты сплошь округляющего характера угасли в воздухе.
Он выслушал то, что я ему рассказал. Долго смотрел на покачивающиеся перед его крупным носом часы на грязной от моей крови цепочке. Историю, как часы ни с того, ни с сего были отторгнуты моим телом, принял безропотно.
Его это особенно ежли честно и не заинтересовало. Думал он о другом, и это хорошо о нём говорило.
Странно. Я думал
Он замялся. На такое больно смотреть в буквальном смысле: смех разбирал меня по косточкам, а они давали о себе знать.
Ты думал сладилось у нас. Подсказал я.
Он обрадовался найденным словам, а я его целомудрию
Вступи на дорогу, а дорога поведёт. Ни к селу ни к городу мудро проговорил он.
Жизнепоток не прекратился. А славно, что у моего брутального приятеля богатая интуиция ведь прискакал чертяка вовремя. Я уж совсем загибался не от раны, о нет, конечно. От одиночества, видите ли. Сероглазая барышня всадила в меня вместе с пулькой изрядную порцию обиды. Я обижался на весь мир, что мир, меня, такого славненького, не хочет баюкать на ручках. Может, у меня гормональное расстройство?
Где-то в районе сапог?
Может, мне конфет хочется?
Мы выбрались наружу, предусмотрительно обойдя дверь. Улица, видная из-за плетня, где мы угнездились, оставалась на месте.