Где-то в районе сапог?
Может, мне конфет хочется?
Мы выбрались наружу, предусмотрительно обойдя дверь. Улица, видная из-за плетня, где мы угнездились, оставалась на месте.
В конце улицы свистело.
А говорят, у Древних были железные птицы.
На соседней крыше забренчала черепица.
Эти, что ль?
Я, не оборачиваясь, указал на большую тварь, оседлавшую конёк.
Да нет.
Так да или нет? В смысле что они, их седлали и приручили?
Красава на крыше вгрызлась в черепицу. Он, знаете, что делал? Он думал.
Нет, руками сделали.
Самолёты, что ли?
Сказано, птицы. Значит, птицы.
Я грустно засмеялся.
Шаман сходит с ума, если не шаманит. А солдатик его подблаженства пить молоко начинает
Он помял пальцами брови и зевнул как плюшевое животное, которое девочка перекормила.
Даже мудрить не буду, чего ты плетёшь, цуцик. Ты, в смысле, поубивать кого хочешь?
Я в который раз умилился его детской манере обнародовать концы пословиц.
Ты девочку искать хочешь, что ли? Тебя задело, да?
Я подавил желание сообщить ему, чтобы он зевал потише птичка железная вылетит, и с досадой возразил:
Глупец, у меня нет на это времени. Я буду это делать в следующей жизни.
С удовольствием я заметил, что он смутился ибо он явно не составил расписание в этом смысле. С полминутки я полюбовался его румяной от предрассветных поцелуев славной рожей и изрёк, отворачиваясь и поправляя на себе свои военные приспособления, засовывая то сюда, а это туда, ну вы представили, если уж нам нужна реалистичная картина происходящего:
Ты, вероятно, не для войны рождён.
Он мрачно молчал, и тремя резкими движениями сунув свою крохотную винтовочку за плечо, большой нож за пояс, фляжку на грудь под куртку, сухо проговорил:
Если ты поправил бретельки, можем идти.
Я обернулся, и мы посмотрели друг другу в глаза. Он взгляда не отвёл а я-то знаю, как это непросто, когда имеешь дело со мной. Нет, у меня не комплекс величия, просто в моих небольших и не самых прельстительных зеркальцах имеется кое-что нехорошее. Вроде вторая пара органов зрения.
Поэтому я оценил те серые окна очень высоко.
Тут ветром снесло пару черепичных шелушинок бронированное существо решило покинуть крышу.
Ты смеяться надо мной будешь Начал я.
Он ковырнул в зубе когтем.
Может, буду. Задушевно пообещал он. Может, не буду.
украла у меня.
Он всполошился.
Чего? Я не расслышал.
А ты бы почаще издевался над людьми, которым спас жизнь.
Он рассердился.
Толком скажи.
Девушка та, светленькая которая, по твоему предположению, меня задела она украла у меня кое-что.
Он расстроился и посерьёзнел. Присунулся ко мне:
Стрелялку какую-нибудь?
Я скорбно повёл подбородком.
Хуже.
Хуже?
Так, с виду пустяк, а на деле
Он впился в меня взглядом, как двух клещей запустил.
Я похлопал себя по гимнастёрке.
Моё сердце, толстяк.
Он ещё несколько секунд пялился, потом плюнул культурно, вбок вскочил и, бормоча от злости, двинул прочь.
Смеясь вполголоса, я поднялся и заторопился. Теперь я решил, что нам по дороге. Он может быть мне полезен. О, да.
Я крикнул ему:
Сон тревожный!
Он обернулся, морщась всем личиком той частью, понятно, что не занята бородой.
Что? Проорал он.
Интересно также, что испорченные вконец гибриды из наметённого по углам вселенной мусорка, кое-как передвигающиеся на своих непродуманных лапах, постоянно впадающие в агрессию бывшие людольвы, теперь составляющие человечество, в чём-то остались прежними. Это удивляло и настораживало экспериментаторов, тех, что в зачатке обладали чувством юмора или любви, но так как не обращали они должного внимания на этот тревожный фактор, определить его научно не представилось возможным.
Внезапный альтруизм, героизм и прочие необъяснимости объяснили инстинктом защиты, то есть, тем, что оставили в исколотом электродами мозгу человечества от прежней всепоглощающей и бессмертной любви. Понятно, что этим последним термином экспериментаторы никогда не пользовались.
Бесконечный путь.
Он остановился и посопел, задирая тычком своё главное мужское украшение в сильно посмурневшее небо.
Это вот верно. Промычал одобрительно.
Он простил меня за нежелание открыть душу, как девочка, которой подружка под одеялом не сказала имя мальчика. Поразмышляв, он пришёл к умозаключению, что я циник. Ты моя пупочка, сказал я себе и на девятнадцать секунд задумался а вдруг я не циник? Вдруг простодушный мой спутник прав? Дело в том, что я себя, вероятно, мало ценю. Как все мы.