Ну, попадись мне в руки, кто приподнял избу! Зачитаю! Засужу! самоуспокаивающе крикнула Устинья в безлюдную улицу. Одно было утешенье у Устиньи Демьиновой: знакомый ей председатель ВИКа Небоська через посредство ее брательника, сторожа совета Якова, выбрал ее от села Мотовилова делегаткой в окружной отдел по женским вопросам.
Вот и на этот раз получила Устинья извещение прибыть в Арзамас, а за чем, она толком и не знает. С умыслом мщения обидчикам, она решила без вызова посетить это учреждение и пожаловаться там на своих досадчиков. Но идти или ехать только ради этого неизбежно понесёшь денежную трату, и она решила обратиться с просьбой к тому, кто вскорости поедет в город. На ее счастье брат ее, Яков, сельсоветский староста, сказал ей, что на завтра вызывают в Арзамас секретаря совета Озлоблина Кузьму. Устинья к нему:
Ты, слышь, Кузьма Дорофеич, с город собираешься? Ты на базар, али так что поедешь?
Да, и на базар, и по делу. А что?
Чай, зайди там в Ж.О.П.У., узнай, пожалыста, за чем меня туда вызывают. Извещение я получила на седьмое июня, а зачем не знаю.
Ты что, на смех надо мной иль взаправду? Ты соображаешь, куда меня посылаешь, а? в некотором недоумении, но с улыбкой спросил ее Кузьма.
Как куда? встревожено переспросила Устинья, я тебя прошу в городе зайти в женское окружное политуправление, растолковывала она ему, или попросту в женотдел. Я там делегаткой числюсь. А ты как понял?
А я подумал, ты меня совсем в другое место посылаешь. Мне подумалось, что ты на меня по злости из-за того, что с моей сеструхой вы часто в ругани схватываетесь.
Нет, я совсем по другому делу! Тут моя шабрёнка ни при чем, заключила Устинья. А о чем прошу, не забудь, забеги, пожалыста.
Ладно, ладно, пообещал Оглоблин.
Устинья Демьянова по натуре своей имела большое пристрастие к ругани. Она частенько с кем-нибудь ругалась, а с соседкой через прогон, с Гуляевой Анной, она схватывалась из-за всякой пустяковины. Или потому, что ей одной скучновато жилось, или же из-за того, что от природы имела желание и обладала искусством в ругани. Иимела в этом занятии успех и бабье наслаждение. Про себя она говорила так:
Век вековать, не все горевать! Не грех и поругаться.
Люди же за ее сварливый характер звали ее ведьмой. За неделю Устинья с Анной успели схватиться два раза. Первый раз шабрёнка Анна в пробеле на шестах развесила свое добро, чтоб его на солнышке пожарить. Устинье тоже вздумалось в этот день пожарить свое залежавшееся в сундуке барахло, а место занято. Открылся спор. Неудержимая ругань до потрошения сродников как живых, так и давно умерших. И пошло-поехало. Случайно проходил мимо их Семион Селиванов, решил урезонить их разгоревшийся пыл:
Да перестаньте ругаться-то, чтоб вас вдоль-то разорвало!
Бабы, застеснявшись старика, немножко было приутихли, а как только Семион скрылся за поворотом проулка, перебранка между ними снова разгорелась и кончилась тем, что они друг дружке показали свои голые зады.
Не прошло трех дней, а соседки снова схватились. В этот раз из-за Анниного петуха. Соседка Устиньи, Анна Гуляева, кур не имела, а держала одного петуха, который из-за скуки частенько наведывался в Устиньин двор к ее курам. Топтал их, из-за чего Устинья частенько и вызывала Анну на враждебный словесный бой.
Ты уйми свово петуха-супостата! во всю улицу кричала Устинья, а то я ему башку отшибу! грозилась она.
А за что я его унимать-то буду? спокойно, без возмущения возражала Анна.
А за то, что он, как жандарм, ко мне на двор повадился и всех моих кур перетоптал, окаянный! буйствовала Устинья.
Ну что за беда, что за важность, пусть топчет. Для тебя же лучше, куры больше яиц нанесут, с подковыркой подзадоривая шабрёнку, отшучивалась Анна.
Как пусть топчет? Чай, у меня свой кочет есть и не хуже твово замухрыстика, кипятилась Устинья.
Стало быть хуже! Раз мой в твой двор заходит, чай, и мому-то надо. Если он не будет кур топтать, он скоро сдохнет, шутила Анна.
Нет! Не разрешу! Не позволю! ярошилась, выходя из терпения, Устинья, держи для свово кочета своих кур, а на моих не надейся, и разводить племя от твоего паршивца в шабровом деле не дозволю! яростно буйствовала Устинья.
Петуха держит, а кур нарушила рази это дело! Где это слыхано!
Да я его, может быть, заместо часов держу, какое твое дело! Без петуха-то проспишь до бела дня, а он проспать не даст, запоёт, разбудит. Да без кочета и жить-то грех! Ты об этом разумеешь или нет! невозмутимо убеждала и урезонивала сварливую соседку Анна. Этот-то спокойный и невозмутимый тон и вывел Устинью из терпенья, и она снова, в который уж раз, начала обзывать Анну разными непристойными словами и прозвищами. Не оставалась в долгу и Анна. Под конец спора она бросила Устинье главный козырь злословия: