Поспи, а я покатаю тебя.
Лита не заметила, как провалилась в некое подобие сна. Перед глазами появилась уже знакомая ей бесконечная пустота, и кроме мерцающего силуэта женщины здесь больше ничего не было.
Богиня? Я, случаем, не умерла?
Нет, Лита, просто пришло время поговорить.
О Золотой книге?
О том, что ты увидела в ней.
Я видела кое-что. Но всё это лишь непонятные образы.
А юноша и девушка?
Так значит, нет необходимости рассказывать всё по второму разу?
Нет, я читаю твои мысли.
Объясни мне к чему мне это знание, если тот мир для нас более недоступен. Своего рода наказание?
Может и так, Лите показалось, что богиня улыбается. Но, в конце концов, кому я могу доверить прочесть Золотую книгу, находящуюся в совсем другом мире? Только тебе.
Но мне пока не чем похвастаться. Я не могу понять какую беду могут принести эти подростки?
А разве подозревал Магадхи, чем обернётся для всех твой побег из дворца? Из малой искры может разгореться огромный пожар. Гляди в оба, Лита. Беда близко, я чувствую, я слышу плач, я вижу зарево погребальных костров. И я не хочу, чтобы тот мир, мир, созданию которого я отдала свои силы, мир, которому я посвятила вечность, опрокинулся во тьму
Сон внезапно прервался, и Лита обнаружила, что лежит на кровати, а рядом, посапывая на ухо, прикорнула Виктория.
А я гадаю, проснёшься ты к обеду или нет, послышался голос Чарреда.
Проснулась, Лита потянулась и осторожно вытащила из-под дочки затёкшую руку.
Иван говорит, ты скоро сможешь ходить? Чарред нежно погладил её бедро, и она закрыла от удовольствия глаза. Если так, скоро вместе обойдём все окрестности. Здесь много интересного. Надо будет только попросить его купить фотоаппарат.
Все на обед! раздался снизу голос Стрижевского.
Идём, Лита щёлкнула мужа по носу, а потом разбудила девочку.
Виктория непонимающе захлопала глазками, задавая немой вопрос зачем меня разбудили. Но когда услышала, как её любимый дед позвал всех обедать, сама встала с кровати и поспешила к столу.
Нагуляла аппетит, сама побежала, засмеялась мать.
Пойдём и мы, Чарред легко поднял жену на руки и спустился с ней на первый этаж.
6
Бэудиша! Бэудиша, я рыбу принёс! позвал сестру Нишерле.
Он выложил из заляпанной холщовой сумки зубатку длиной в локоть и положил на стол. Ему снова повезло такую добычу удавалось приносить домой не каждый день. За дверью раздались осторожные шаги, и в кухню вошла Бэудиша. Она куталась в тёплый плащ, хотя здесь было совсем не холодно, скорее наоборот. Стыдливо опустив глаза в пол, девушка быстро шагнула к столу и принялась чистить рыбу.
Сестрёнка! у Нишерле защемило сердце от жалости.
Он бросился к ней, повернул к себе за плечи и крепко обнял её. Бэудиша уткнулась в грудь брата и тихо заплакала. Юноша почувствовал, как рубашка намокла горячей влагой, на мгновение отстранил от себя сестру, посмотрел на бледное, залитое слезами лицо и обнял снова.
Я до сих пор не верю, что это ты предал их такой жестокой казни, вдруг сказала она.
А они не заслужили иного, глухо ответил он. После того, что сделали эти мерзавцы, было бы излишне милосердно давать им лёгкую смерть.
Мне страшно, Нишерле. Эти были первыми, но они не будут последними. Многие захотят поживиться сокровищами Азулахара.
Перед смертью разбойники сказали, что наместник Фахтар собирает армию, которая придёт сюда за золотом.
Они не пощадят нас.
Я знаю это, Бэудиша. Нам надо скорее выбираться отсюда.
Бэудиша тихонько высвободилась из объятий брата и продолжила чистить рыбу, яростно отскребая ножом серебристую чешую.
Я боюсь, дедушка не перенесёт такой дороги. Ему нужно лежать, проговорила она.
Я к нему, мрачно ответил Нишерле и выбежал из кухни.
Поднявшись на второй этаж, юноша вошёл в комнату старика. Тот сидел, облокотившись на наваленную у стены гору подушек, и что-то читал. Взглянув на внука из-под кустистых бровей, он снова направил взгляд в книгу и зашевелил запёкшимися губами, вчитываясь в каждое слово. Нишерле осторожно подсел рядом, с интересом изучил обложку. Но на старой, потёртой коже, которой была обтянута деревянная обложка, не было ни одного слова.
Пить хочется, да пока нельзя много, старик вздохнул и, взяв со столика кубок с водой, ополоснул рот, позволив лишь нескольким каплям попасть в желудок, а остальное выплюнул в бронзовую чашу.