Садитесь. Морозова показала на табуретку.
Всё так сказочно. Ни огонёчка вокруг не видать, сказал Самсонов, присаживаясь. Словно в лесу.
Только соловьи у меня не живут. У других в садах живут, а у меня почему-то нет. Но зато у меня Феоктист хорошо поёт, соловьём может и щёголем тоже, правда, грубовато получается, но ничего, слушать можно.
Хозяйка поставила перед Виктором Сергеевичем глубокую миску с тушёной картошкой.
Вот грибочки, огурчики, помидорчики. Выпивающий, а? Товарищ писатель?
Как и все, в меру, замялся Самсонов.
Морозова достала из-под стола бутылку. Обтирая её фартуком, пояснила, что это собственного приготовления. Открыв бутылку, разлила по полстакана.
За ваш отъезд, предложил он.
И за ваш приезд, дополнила она, хитровато сверкнув глазами.
Тускло звякнули стаканы. Выпили.
Крепкая, а пьётся легко, заметил Виктор Сергеевич, похрустывая малосольным огурчиком.
В магазине не покупаю. Она голову дурит, а эта настоечка, и вроде бы дурманит, и думать интересно заставляет. А какие сны после неё, ну прямо, как наяву. Кроме, как у меня, нигде такой настоечки не отведаете, товарищ писатель. Да вы закусывайте, берите, вон грибочки.
Морозова сообщила, что вернётся по осени, когда спадёт жара, что соседка Марья присмотрит за домом, попугаем и котом, когда уедет Виктор Сергеевич. Самсонов с аппетитом ел вкусную картошку с мясом, накалывал вилочкой маленькие, упругие грибочки.
(Ужин на свежем воздухе это всегда хороший аппетит и приподнятое настроение.)
Они выпили ещё. Виктор Сергеевич стал воодушевленно рассказывать о своей Клаве. Он часто упоминал о её золотой душе. Хвастался, что Клава после техникума вполне могла бы поступить в институт, если бы не встретила его. Рассказывал о дочери, которая недавно вышла замуж. Не за кого-то там, а за лётчика. Морозова внимательно слушала его. Где надо иногда вздыхала, а где не надо нет. Иногда что-то переспрашивала, понимающе кивала головой.
Мы с Клавой душа в душу живём, соседям на зависть, с довольной улыбкой сообщил Самсонов.
А что соседи плохо живут?
Представляете, плохо. Ругаются, всё что-то делят.
А иногда дело и до кулаков доходит. А мы с Клавой хорошо живём. Она на меня порою закричит, это так, не со зла: «Ух ты, негодник!», а я ей в ответ:
«Ух ты, мой Клавусёнок» и сразу ссоре конец.
Так значит вы счастливый, товарищ писатель? -спросила хозяйка.
Да, представляете, да. Вот люди-то гоняются за счастьем, а счастье-то оно рядом, смотрит на них и говорит: «Возьми меня, человек». Виктор Сергеевич артистично повёл рукой.
Счастье все по-разному понимают. Ваше счастье это Клава. Моё счастье это помощь несчастным. У некоторых счастье в богатстве, у других в избавлении от мук. Счастье это чувство личное.
А кто эти несчастные, которым вы помогаете? не смог удержаться Самсонов.
Как вам сказать это больные люди, которых врачи считают безнадёжными.
Вы лечите?
Не совсем так, а в прочем, считайте, что лекарь.
Вот уж не думал, что вы врач, удивлённо протянул Виктор Сергеевич.
Нет, я не врач, медицинским наукам не обучалась, и в аптечных лекарствах неважно разбираюсь. Вот моя больница. Морозова показала на дом.
А как вы лечите? Гипнозом? осторожно поинтересовался он.
Нет, гипноз, это разновидность галлюцинаций. Я лечу тем средством, которое заключено в рамки вечной тайны Полярной Звезды. Это средство предназначено только для несчастных людей, которые потеряли реальное ощущение окружающего их мира, Гармонии Жизни. Я не использую гипноз, я использую Холод, низкую температуру, как лечебно профилактическую среду. Я помещаю своих пациентов в Холод, если уж проще. В холоде у человека инстинктивно начинает срабатывать желание: согреться. Это Движение к Теплу, к Жизни, а значит и к Свету. Это я так, вкратце, чтобы поняли, а то подумаете, что я ведьма какая-нибудь, да еще испугаетесь меня. Если бы вы были несчастны, я непременно б вам помогла, почти шепотом закончила хозяйка.
Сказанное, для Самсонова было так непонятно и далеко, что он, уже захмелевший от настойки, не стал напрягать свой мозг на эту тему и предложил выпить ещё. Морозова отказалась, напомнив, что ей завтра в дорогу, а ему охотно налила. Он вдруг заметил, что хозяйка красивая женщина, даже залюбовался ею, но мысленно отругал себя, за собственное вольнодумие: «Я тут выпивши на красивых женщин заглядываюсь, а у меня дома жена. Я не имею права вести себя так непорядочно. Прости, Клав».