Но однажды парень из параллели принес самокрутки и, заговорщицки подмигнув нам, напророчил, что теперь мы улетим по-настоящему. Все прекрасно представляли, что может оказаться внутри, но каждый приложился к этим сигаретам.
Я не помню свой переход к невменяемому состоянию, зато в памяти на всю жизнь запечатлелся сам «приход».
Сначала было темно. Я плыл сквозь непроглядный мрак вниз, очень медленно, и на пути мне попадались цветастые формы, которые невозможно описать словами. Некоторые из них были живыми, они шевелились и издавали душераздирающие скрипящие звуки. Я пытался держаться подальше от них, но это было сложно я мог шевелиться, но не мог контролировать свой полет, как если бы я просто падал с неба на землю. Один раз я провалился сквозь отросток ядовитых цветов, и словно молния прошла через все мое тело, а разум наполнился беспорядочными вспышками отрывистых видений. Лица, улыбающиеся и кричащие, пустынные и плодородные земли, небеса целые и небеса расколотые. Я едва пришел в себя после этого, и с утроенными усилиями продолжал барахтаться, лишь бы не задевать странных клякс. Во время этих трепыханий я за что-то зацепился и даже услышал звук, похожий на треск ткани. Подул ветер, вдруг ворвавшийся в плотную тьму, как если бы одно из невидимых окон вдруг разбилось, и меня всосало в образовавшуюся дыру.
Я упал на землю. Точнее в снег. Снег был повсюду, его было много, я утонул в нем, а еще одна его порция придавила меня сверху. Единственная щель в этой темнице была прямо перед моими глазами.
Через нее я увидел участок грязно-серой каменной стены. Около нее стояли два мальчика, один помладше, другой постарше. Они усиленно терли стену бело-красными тряпками. Рядом стояли ведра. В действиях ребят виделось искреннее старание, как если бы они надраивали свой собственный дом, а не стену, невесть откуда взявшуюся посреди белого поля.
Раздался звук. Пронзительный, громкий, всеразрушающий, от которого, наверное, и раскололось небо, увиденное мной во время погружения в темноту. Мне захотелось зажать уши руками и заорать, но ни руки, ни голос меня больше не слушались.
Мальчишки у стены обернулись на этот кошмарный крик. Я увидел их лица. Ребенок помладше был мне незнаком, а тот, что постарше, оказался Лукой. Они не удивились и не испугались. Младший помахал кому-то рукой, Лука улыбнулся и крикнул, что они почти закончили.
После этого я помню только их лица, вдруг возникшие прямо передо мной. Они были неестественно бледными, по ним пробегали глубокие трещины.
Как будто это и не люди вовсе. А просто фарфоровые куклы, которых кто-то случайно уронил с каминной полки.
Спустя несколько дней я снова подступил к одноклассникам с расспросами о том, помнят ли они Луку. Ответы почти в точности копировали те, что я получил в восемь лет, а мои товарищи по гаражам собрались поставить на мне крест, потому что «трава» снесла мне «крышу». Меня возмутило такое предположение, и я решил подойти к делу более обстоятельно. Неопределенность ответов меня раздражала. Все вели себя так, словно я не имел права утверждать, что Лука был. А ведь один этот факт рождал сразу несколько вопросов. Куда он делся? Почему никто ни слова не сказал о его уходе? В младших классах, когда все ребята более или менее сплочены, так дела не делаются. Если кто-то переезжает, устраивают проводы, если переводится в другую школу несется шквал прощальных пожеланий вперемешку с сожалениями и упреками. Может, Лука умер, и нас не хотели пугать этим у взрослых всегда возникает немало кретинских мыслей на этот счет, но это не было поводом вести себя так, будто его никогда не существовало.
Я стал рыться в своих школьных фотографиях. К моему разочарованию, на единственной групповой фотографии Луки не оказалось. Но это ничего не значило. Возможно, Лука болел, когда делали фото.
Мои мысли неотступно следовали за Лукой. Это превращалось в навязчивую идею. Самое странное, что фантазия могла подкинуть мне достаточно вариантов, чтобы предположить, что с ним могло случиться: новости и фильмы давали массу версий, одна другой страшнее. Но ни одна из них не желала укрепляться в моей голове, все они казались нереальными, я был убежден, что с Лукой случилось нечто, о чем я не могу и помыслить. Не раз и не два я пробовал исходить из того, что видение, представшее мне в наркотическом угаре, является реальностью, и Лука где-то там, в заснеженном мире, у грязно-серой стены, с потрескавшимся лицом, улыбающимся кошмарному воплю, раскалывающему небо. Моей разумности хватило на то, чтобы отсеять последнюю часть и предположить: Луку похитили, а у меня открылся экстрасенсорный дар, и я увидел его в месте, где его когда-то держали. Все остальное полет, потрескавшееся лицо, крик уже действие наркотика. Но если это так, почему Лука выглядел таким спокойным?