Когда он сюда приходит, больше никому в ванную не поместиться смешливо подумал мальчик. Прополоскав рот, отплевываясь, он сообщил собаке:
Горло больше мазать не надо, очень хорошо. Только тетя Эмма еще в госпитале, придется нам с тобой по двору побегать даже в сопровождении собаки, Теодора-Генриха не отпускали в одиночку на берег озера.
Из соображений безопасности вспомнил он мягкий голос дяди Макса, рядом вода, могут случиться инциденты мальчик выпятил губу:
Ин-ци-ден-ты. Надо запомнить, как слово пишется тетя Эмма занималась с ним по немецким и испанским прописям. Дядя настаивал на знании испанского языка:
Мы немцы, но живем в Аргентине, говорил он Теодору-Генриху, в школе, в военной академии, ты будешь учиться на испанском языке. Английский тоже надо знать дядя намеревался послать его в дорогую, закрытую школу, в Буэнос-Айресе. Сидя за завтраком, Теодор-Генрих подумал:
В следующем году. Никуда я не поеду, я хочу к маме он был уверен, что мать жива. Ночами мальчик вдыхал сладкий запах цветов, слышал ее ласковый, щекочущий ухо голос. Он помнил мамину колыбельную, о снах, падающих с дерева, помнил ее волосы, бронзовые, с золотистыми искорками. Мальчик сопел, уткнувшись в подушку. Аттила поднимался с персидского ковра детской. Собака клала голову на кашемировое одеяло, Теодор-Генрих гладил мягкие уши:
Мама приедет, и заберет нас, Аттила. Тебя, меня и тетю Эмму позвонив вчера с острова, дядя сказал мальчику, что у того появился кузен, Отто. Теодор-Генрих возил ложкой по остаткам овсянки, в тарелке мейсенского фарфора:
Опять Отто, как три года назад. Тот малыш умер, как мне дядя объяснил с тетей Эммой мальчик о таком не заговаривал:
Он все-таки был ей сын, хотя тетя Эмма ненавидит урода, то есть герра Петра Теодор-Генрих наотрез отказывался называть русского мужа тети дядей. Он вообще избегал подходить близко к родственнику. Мальчика начинало мутить, от неуловимого, постоянного запашка гноя:
У него дыра в шее, оттуда гной течет Теодор-Генрих, скривившись, отодвинул миску, он, все равно, что труп холодные, голубые глаза дяди Максимилиана тоже иногда напоминали мальчику о мертвецах. У него на книжной полке стоял томик южноамериканских сказок, присланный из книжного магазина в столстолице. Налив себе какао, Теодор-Генрих вспомнил:
Нагваль, то есть оборотень. Это мексиканская сказка, и у братьев Гримм есть легенда об оборотне братьев Гримм ему читала тетя Эмма.
Завтракал мальчик в детской, еду приносил солдат СС, убиравший комнаты. Стрелка на больших, шварцвальдских часах, с кукушкой, подходила к одиннадцати утра. Теодор-Генрих был соня, и любил поваляться в постели. За какао он листал свои любимые «Рассказы для мальчиков»:
Я помню, что мама со мной спала. Тетя Эмма говорила, что мы тогда жили во Франкфурте еще Теодор-Генрих помнил виллу, на горном озере и старинную церковь, серого камня:
Там был мужчина, думал он, мама называла его дядя Питер. Мы жгли костер, я носил щепки. Потом началась бомбежка, он пропал тете Эмме мальчик о таком не рассказывал:
Может быть, ничего и не случилось. Я тогда был маленький, как в Берлине Берлина он не помнил совсем:
Только мамин голос в носу, немного защипало, она кричала, звала меня мальчик, иногда просыпался в глубокой ночи, слыша отчаянный плач:
Сыночек, мой сыночек! Жди меня, я обязательно тебя найду несмотря на теплое, яркое солнце за окном, Теодору-Генриху стало грустно:
Потому что я о маме думаю он шмыгнул носом, и потому, что придется сидеть дома, раз некому со мной погулять по двору, с голыми, зимними клумбами и вымощенными камнем дорожками, ходить было неинтересно. Шведская стенка, горка и карусель еще не просохли, после недавней, мокрой метели:
Но можно, хотя бы, по стенке полазить, решил Теодор-Генрих, тетя Эмма разрешает книгу он открыл на рассказе о маленьком Стефане. Откусывая от свежей булочки, с корицей, мальчик рассматривал гравюру, с парусником:
Сейчас таких кораблей не осталось. Сейчас подводные лодки, или ледоколы. У дяди Макса есть ледокол, в Ушуайе Теодора-Генриха в город не возили, однако мальчик слышал о судне, от дяди. На второй чашке какао в дверях детской появился дядя Вальтер, как его называл Теодор-Генрих, с широкой улыбкой: