Глава 6. Любовь, война и прицел в сердце
Когда миссис Ти открыла дверь в кабинет истории на следующий день, она тешилась лукавой надеждой, что после её « блистательного» актёрского дебюта перед картой мира на прошлом уроке, одиннадцатый класс встретит её по-человечески.
Как бы ни так! Обе принцессы смотрели куда-то в пустоту и с вызовом переговаривались на своём корявом языке.
Люк Скайуокер решил, видимо, придерживаться «тёмной стороны» своего папаши Энакина и мрачно, почти злобно ругался на тарабарщине с Дарт Вейдером. Причём, и принцессы и прочие «войнозвёздовцы» употребляли одни и те же слова. Снова и снова. Как у них самих уши не вяли, миссис Ти не представляла.
Мальчик с бархатными глазами говорил на каком-то, похожим на индийский (огни, анахата, шушасана доносилось до учительницы), языке с девушкой за соседней партой. И только многодетная чернокожая красавица со смешливыми, ироничными глазами пыталась докричаться на чистом английском до девочки, которая почти лежала на последней парте. Девочка была чем-то на неё похожа: такие же деликатные и правильные черты лица и печально-ироничный взгляд не детских глаз.
Тина не очень представляла, что ей делать. Но знала точно, чего делать было нельзя. Она даже чувствовала, что и миссис Вия, директриса, очень бы не хотела, чтобы она это делала: обращать хоть толику своего учительского внимания на шутовскую группу в костюмах и заигрывать с ними.
Тина поздоровалась и написала тему урока: «Послевоенный мир: опять война? История в лицах: Судан».
Как Вас зовут? обратилась учительница к девушке на первой парте.
Сиша
Вы давно живёте в США?
Два года.
Вы сказали, что родились, жили, а потом бежали из Судана. Так?
Да.
Миссис Ти повесила на стену большую карту мира, показала, где находится Судан и коротко о нём рассказала. Потом дала слово Сише.
Прочного мира в Судане мы никогда не знали. Потому что в стране живут самые разные племена, и каждое считает себя главным.
А на каком языке люди говорят?
На разных. Одни на Динка. Другие на Нуаре. А я с детства ещё на английском и арабском говорила.
Ты, наверное, была из очень богатой семьи. Иначе, как бы ты три языка выучила?
Мой папа был известным политиком в нашей округе. Он закончил два университета. А мама медсестрой. Папа был христианином, а мама мусульманкой, родом из Египта. Это она меня арабскому языку научила.
А что же с твоей семьёй потом случилось? спросила одна из принцесс.
Началась гражданская война. Папу забрали в Армию. Потом разорили наш дом. И мы ушли на Юг, к папиному брату.
А сколько вас было?
Трое. Мама, моя сестра и я.
Тебе сколько лет было?
Мне двенадцать, сестре восемнадцать.
Дядю-то хоть нашли?
Да. И он нас принял, как родных. Через неделю мама взяла нас за руки, и мы пошли к дороге, по которой пришли в город. Она остановилась, обняла нас и сказала:
Больше вас я люблю только вашего отца. А он в беде. Я должна быть с ним. О вас позаботятся. А отец совсем один.
Она так плакала, когда всё это говорила, что мы и слов-то разобрать не могли. И она ушла. Больше мы её не видели.
Вам нормально жилось у дяди?
Хорошо жилось. И всего хватало. Но через три месяца война и в его дом пришла. И нам опять пришлось бежать. Мы шли днём, а ночью прятались в кустах. Питались фруктами, ягодами, съедобными растениями. Однажды нас разбудили громкие крики на арабском. Это были правительственные солдаты. Они забрали нас в казарму. Меня поставили чистить туалеты, мыть обувь и собирать хворост для костров. А сестру отдали в жёны командиру.
Вас хоть кормили?
Очень мало. А наказывали каждый день. И мы вновь решили бежать. На Север. Там Красный крест лагеря организовывал. Сестра была беременная, и я отдавала ей свою воду и фрукты, которые мы изредка находили.
Сколько же вы шли?
Где-то месяц. Наконец, мы увидели палатки и людей. Идти мы уже не могли. Мы поранили ноги, подхватили инфекцию, и ноги распухли. Стали толщиной с наши туловища. Так что к лагерю мы не подошли, а подкатились: мы легли на бок и катились по земле, помогая себе руками. Вскоре нас подобрали. Это оказался военный лагерь. Хуже первого Особенно заместитель командира. Он решил взять меня в жёны. Ждал, когда поправлюсь.
В классе стояла нереально уважительная тишина. Тина вдруг поймала себя на том, что непрошеные мысли наползали одна на другую и переплетались в отвратительный рептильный клубок. В голове мелькали испуганные, не по-детски серьёзные лица детей из семей беженцев, которые наводнили Россию после распада СССР. И неважно, от каких войн они спасались и откуда приезжали. Обида за то, что взрослые люди, которых полагалось чтить и слушаться Все те старшие и уважаемые, которые внушали детям, что только они знают, как надо правильно жить и обходиться с другими, обошлись с ними так безжалостно и несправедливо. Эта обида кричала глазами всех цветов и разрезов из убогих, дурно пахнущих общежитий и вновь ставших коммунальными квартир. Она замораживала своим безразличием к собственной жизни, когда встречался с ней на улицах, куда хлынул поток молодых тел, которым нечего было продавать, кроме своей юности.