Юрий Лифшиц - Европейская поэзия. Избранные переводы стр 4.

Уставший старый год закончил бег,
      ним в дорогу вышел новый год:
      суля покой и радость мирных нег,
      он ясным утром набирает ход.
И мы, устав от прежних непогод,
      настроим жизнь свою на новый лад,
      былых грехов покинем хоровод,
      прервем ошибок бесконечный ряд.
И новогодней радости возврат
      лучами хмурый мир зальет тотчас,
      и вместо бурь, что лик его язвят,
      сиянье красоты утешит нас.
И ты, любовь, уйдя от старых бед,
      восторгам новым передай привет.

Лети, душа, к желанным небесам
в священном созерцании своем,
отдайся бесконечным временам,
забудь о честолюбии мирском,
      пустые мысли тьме ночной оставь 
      и благодатной сделается явь.

Тогда, вкусив огня святого пыл,
отчетливо узришь, на новый лад,
спасенья крест, где твой Спаситель был
с твоими прегрешеньями распят.
      И счастлива душа святым крестом,
      и я живу в Спасителе моем.

Тебе, Христос, мой взор, вздыманье рук,
Тебе  смирение моих колен,
Тебе  священный трепет, сердца стук,
Тебе  мой ум, Тобой же вдохновен;
      Тебе  всего себя я отдаю,
      Тебе  и смерть мою, и жизнь мою.

Три вещи, расцветая день за днем,
растут и умножаются стократ,
но если повстречаются втроем,
друг друга покалечить норовят.

Клен, конопля, кутила  вот они:
для виселицы клен весьма хорош,
веревки из пеньки вьют искони,
а ты, кутила это подытожь.

Пока все гладко, клен чарует взор,
шумит кутила, зреет конопля,
но миг спустя деревья ждет топор,
траву  коса, тебя, сынок,  петля.

Не дай Господь, чтоб это рандеву
с тобой нас разлучило наяву.

У той, кому служу я, как монах,
сверкает златокованая прядь;
взор затмевает звезды в небесах;
чело высоко, благородна стать;
      струятся речи звонким серебром;
      блестящий ум, какого нет ни в ком;
с дугой Ириды схож изгиб бровей;
прямой орлиный нос; а цвет ланит
пунцовей Розы, Лилии свежей;
дыханье ароматами пьянит;
      кораллы на устах огнем горят;
      лебяжья шея восхищает взгляд;
и грудь прозрачна, как хрустальный лед;
персты  для струн, что создал Аполлон;
ноги изящной Мом не осмеет, 
всем этим я едва ль не ослеплен.
      О прочем говорить резона нет:
      одним ее лицом убит поэт.

Любви тоска, исчезни, я устал;
Юнец погибший, я тревогу бью.
Беги, Киприда, вечный душегуб,
Остынь в дубравах Кипра своего.
Ведь не докажешь ты, что Разум прав,
Найдя, что прав слепой твой мальчуган.
Отстань, твое мне чуждо торжество:
Едва ль твоя Любовь потребна мне.
Пора покинуть Ад, где я был слеп;
О, был ли кто несчастней моего!
Лишения теперь не мой удел,
Отныне Разум мне нужней всего.
Усмешек злых в свой адрес я не жду,
Мой путь теперь не может быть кривым.
И Купидон пусть держится вдали,
Ему никто не служит на земле.
      «Любовь нас убивает, как Тиран:
      Тот дважды раб, кто ею обуян».

Ты, право, лучше всех цветов
годишься на венки
для девушек и для юнцов,
безумных от тоски.

Все, у кого любви цветок
зачах в траве сухой,
на голову кладут венок,
заплаканный тобой.

Любовного забвенья крест
всем девушкам грозит,
а ты для брошенных невест 
спасенье от обид.

Но и девицам, и юнцам,
иссохшим от страстей,
отрадно плакать по ночам
в тени твоих ветвей.