Она унесла тайну с собой Макс, невольно, сжимал длинные пальцы в кулак. Он помнил свой шепот:
Драгоценная, моя драгоценная он помнил узкую спину, веснушки, на худых, выступающих лопатках, коротко стриженые волосы, цвета старой охры. Он вынимал набросок Ван Эйка. Женщина смотрела на него прямо, откинув голову. Макс, осторожно, едва дыша, водил пальцем по незаметной груди, по худым бедрам, касался надписи ALS IK KAN.
Как я мог 1103 была рядом, он обнимал ее, по ночам. Он дремал, прижимая ее к себе. Шумело море, за окном:
Я никогда такого не делал, понимал Макс, никогда не засыпал, рядом с ней он почти боялся твердого взгляда женщины, на рисунке. Макс, сам не зная, почему, думал, что ее тоже звали Констанцей:
Она позировала Ван Эйку. Знать бы еще, кто она такая в Генте, в архивах, он долго смотрел на копии алтаря, на мадонну, с бронзовыми волосами. Максу казалось, что мастер, в эскизе, и в алтаре, использовал одну и ту же модель:
Они похожи, понял Макс, 1103 и жена Генриха глаза у невестки были тоже спокойными, цвета прозрачной воды, под летним солнцем:
Даже странно Макс, невольно, поежился, отчего бы им быть похожими отогнав эти мысли, он велел закрывать ящики, с документами по алтарю.
Оберштурмбанфюрер заказал номер в гостинице, в Брюгге. В Генте не сохранилось сведений о неизвестной модели, но Максимилиан надеялся найти что-то в городе, где работал мастер. Время у Макса было, он никуда не торопился.
Он провел Рождество с отцом и Эммой, не упоминая о фиаско в Пенемюнде. После нового года, выслуживаясь перед рейхсфюрером, он отправился на Восточный фронт. До фронта, Макс, конечно, не доехал, однако побывал на окраинах осажденного Ленинграда. Он даже летал бортовым стрелком, на бомбежку города. Гиммлер, как и фюрер, любил, когда подчиненные проявляли личный героизм.
Полет, впрочем, оказался безопасным. Пилот Люфтваффе хохотнул:
Партайгеноссе фон Рабе, это все равно, что летать над кладбищем. В городе съели кошек, и перешли на крыс. Они все трупы, пренебрежительно добавил авиатор, еле ноги переставляют. Ни о какой зенитной артиллерии даже речь не идет немецкие и финские части, окружавшие Ленинград, получили приказ стрелять в перебежчиков из города. Оккупированные территории ломились от военнопленных. Людей было некуда девать, хотя в лагерях их держали на самой скудной пайке.
Макс знал о лагере для высших офицеров, оказавшихся в плену. У него не оставалось времени посетить бывшую Украину, но в самолете он достал блокнот. По мнению Макса, требовалось обратить внимание на генералов, недовольных политикой Сталина. Юнкерс летел на юго-запад, в бывшую Белоруссию. Глядя в иллюминатор, он, с удовольствием понял, что везде простирается территория рейха:
Отто вернется из Арктики, женится, обоснуется на украинских черноземах, в деревне СС, Макс усмехнулся, и я женюсь, скоро он рассеянно пощелкал резинкой блокнота:
Таким образом, посредством контактов с правыми, консервативными кругами белой эмиграции, и вовлечением в работу бывших кадровых офицеров РККА, мы сможем создать задумавшись, Макс быстро дописал: «Армию по освобождению России».
Он улыбнулся, тонкими губами:
Украинцы, белорусы, русские, в очереди стоят, чтобы попасть в местную полицию. За близость к кормушке человек все, что угодно сделает. Профессор Кардозо тому пример. Отто пишет, что еврей в Аушвице работает. Мы вытащим офицеров из лагерей, где они едят мерзлую конину, дадим звания, форму Макс сделал примечание:
Можно рассмотреть вопрос о создании марионеточного государства он принял от стюарда, в форме СС, чашку бразильского кофе:
В конце концов, в Словакии мы на такое пошли, а они тоже славяне. Славянам нужна твердая рука, они все в душе рабы. И они мягкие люди, без еврейского упрямства подумав, что Муха стал бы отличным кандидатом, в подобное формирование, Максимилиан махнул рукой: «Где его сейчас искать, Муху? Но мы отлично обвели его вокруг пальца. Его, Сталина, все СССР».
Европейские коллаборационисты вели себя примерно, впрочем, вишистское правительство было обречено:
Прикроем лавочку потушив сигарету, он взял папку с рисунком, через юг Франции течет поток евреев, а они ничего не могут сделать. То есть не хотят, женщина стояла в тазу. Он полюбовался хрупкой шеей, выступающими ключицами: