Дома меня ждёт инаяпоследовательность ритуальных действий. Теперь мне придётся быватьздесь гораздо чаще, нежели раз в две недели. Уж не знаю, что меня ждётв ближайшем будущем, но...
Бежать, повторила я как заклинание. Не забудь. Не подавай виду,Светлая, тебе надо продержаться до Праздника Возрождения. Потомникаких обязательств. Ни перед кем. Хватит с меня указаний.
Мой выпуск отметили, признаться, очень скромно. С одной стороны,завтра я смогу повеселиться на славу - выпускной вечер! С другойнаглядно показывают, что никакого, ну совсем никакого значения мойвыпуск для семьи не имеет. Так, дитя потешилось свободой. Теперь пораразом повзрослеть и привыкнуть к тому, что свобода окончилась. Япривычно "отчиталась" во всём (действительно привычно; за шестнадцатьлет ко всему привыкаешь), что произошло, не стараясь ничего утаивать.Хоть мысли тётушка читать и не умеет, а мелочи, о которых онаспрашивает, легко перепроверить.
Печально это... обоняние говорило мне о раздражении, равнодушии иутомлении собравшихся. Как же так?
На дядю Хельта за столом никто не обращал внимания. Тётушка не разговорила, что для пьяницы и неудачника мой родственник слишком хорошосохранился. Вот и сейчас - формально его приняли, препроводили к нужнойчасти стола. Хорошо хоть не отправили ужинать с прислугой. Вот и весьразговор, дядя, подумала я. Теперь, когда она знает, что ты здесь,выставит охрану - чтобы близко не подпускать. Правда, последние тригода моя охрана практически не сопровождает меня. Ну или они научилисьстановиться невидимками.
Тут я вспомнила о призраке и вздрогнула. Тётушка, естественно,вопросительно подняла брови, и я нехотя сообщила, что голова ещёнемного ноет.
- И зачем тебя только понесло в этот автобус!
- Добрый знак, сестра, - отозвался дядя неожиданно с другого концастола. Вот слух! И голос! Хоть и ощущается, что навеселе, а ровный исильный. - Знаешь, как довольны сограждане! Теперь никто не посмеетсказать, что мы - горстка суеверных стариков.
- Попробовали бы сказать, - усмехнулась тётушка. А я едва неразинула рот. Она ему ответила! И стерпела обращение "мы"!
В конце концов я поднялась - пусть дома передо мной никто несклоняется, но традиции, чтоб им провалиться, соблюдаются. Тут жеподнялись все. Я успела заметить, что дядя посмотрел в мою сторону, ноне подал виду. Даже не подмигнул. Я отвернулась, кусая губы. Как тогда,в автобусе, я чуть не расплакалась.
Время изменяет человека. "Дядя, я хочу странствовать! - Да,малышка, ты сможешь уплыть, куда захочешь. - Но тётя меня не отпустит!- Я помогу тебе, Светлая..."
Равнодушно сорвала шапочку и перчатки, что полагалось одевать передужином, бросила на поднос склонившей голову служанки. Всё это театр,обман, вся эта "любовь города". Что я, не смотрю телевизор? Прекраснознаю, как всё это достигается. В Университете некоторые почти открытоназывали меня марионеткой. Иногда не очень-то заботясь, чтобы я неслышала.
Наверное, они правы. Дядя мне уже не помощник. Всё равно сбегу.
Иначе...
Что будет дальше - я догадываюсь. Улыбнуться одному, поговоритьвторым - "медовым" - голосом с другим, "подставить ушки" третьему,родить ребёнка от четвёртого. И так далее. Хорошая вещь - традиции. Покоторым до совершеннолетия (через пять лет) я могу потерять всё,включая титулы, деньги, репутацию просто по воле тётушки или еёстарцев-аристократов. Достаточно несколько раз проявить неповиновение.
Буду кормить синиц, излечивать лжебольных от болезнейприкосновениями, говорить вдохновенные речи перед согражданами. Подвигоднообразия, вспомнились слова. Сагари, философ прошлого века. Илипоэт?
С каменной улыбкой на лице я отворила дверь в свои комнаты иотпустила Миан, служанку.