После двух суток разгула стихии арестанты наконец вылезли из-под одеял, лишь двое не шелохнулись.
На следующий день явились участковый и еще два человека в штатском, брезгливо, бегло осмотрели трупы, сделали фотографии и, отдав Тыкве приказ похоронить, уехали.
Это поручили Самбиеву и еще одному такому же доходяге, как самым молодым. В чистом поле, прямо за забором, окоченевшими руками, едва держа тупые лопаты, с трудом разбивая уже подмерзший грунт, они вырыли небольшую общую могилку, всего в лопату глубиной, так что по весне, с паводком, все вскроется и станет достоянием хищников, если это не произойдет раньше.
Однако сейчас это абсолютно не беспокоит дрожащего от мороза Самбиева, ему страшно смотреть на глинистую почву; ее холод, сырость и болотный цвет пугают его, и ему кажется, что сам себе он могилу роет. А после за ноги приволокли покойников, столкнув их в яму, закапывая, ему показалось, что начавшийся в это время густой, хлесткий боковой снег, как мерзлый грунт, закапывает не отвратительные головы покойных, а его обледенелое, дрожащее в страхе лицо.
В тот же день вечером его нутро запылало жаром, все тело заныло. От нестерпимой жажды металлической кружкой разбил толстый лед в ведре и жадно, обливая грудь, выпил залпом одну и, отдышавшись, еще одну кружку спасительной воды.
Всю ночь он метался то в поту, то в ознобе, а к утру даже кости заныли, а потом он плохо что помнит, только одно осталось в памяти, как усладился слух родной речью, словно вернул его к жизни, и следом гнусавый голос участкового:
Ну, Ансар, я ведь не знал, что он твой земляк. Ну, клянусь!
Отойдите, женский голос. Я сделаю ему еще один укол.
Белизна халата заволокла мир, и следом полный провал.
Из-за жесткого карантина посетителей в районную больницу не пускали, но забота земляка проявлялась в виде нередких передач.
В начале декабря количество процедур и уколов пошло на убыль, и Арзо, чувствовавший себя почти здоровым, во время бритья с потаенной радостью заметил на скулах легкий, застенчивый румянец, а глаза, все еще впалые глаза, заблестели молодостью, силой, и он, не без улыбки вспомнил, что сегодня вечером на дежурство заступает симпатичная, очень внимательная, но строгая медсестра Вера.
Суббота день посещений, Самбиеву впервые позволено спуститься в фойе первого этажа. Он без труда узнал в толпе земляка; выше среднего роста, плотный, лет сорока, смуглый, с усами; прилично одет и абсолютно не напоминает несчастного шабашника, скорее удачливого кооператора.
Первая встреча без эмоций, не долгая, с массой благодарностей со стороны Арзо. На следующий день Ансар забирает его из больницы и ведет к себе домой. После почти полутора лет жизни в казенных помещениях маленькая квартира воспринимается как блаженство, уют и родной очаг.
Кухонный стол густо накрыт разнообразными, русскими и кавказскими блюдами. Бутылка водки на столе и еще с пол-ящика в углу. Такая же, как Ансар, щедро сбитая, высокая, в возрасте Арзо женщина суетится вокруг стола. Судя по косынке это не простое сожительство, а что-то серьезное, и весьма может быть, косынка повязана к приходу Арзо. Так оно и оказалось: после двух-трех рюмок Ансар говорит, что у него две жены: чеченка с четырьмя детьми в Чечне и Нина с сыном здесь. Русская о чеченке знает все и даже видела фотографию; чеченка о русской ничего, но наверняка догадывается, и Ансар побаивается, что из-за его задержки с отъездом на Кавказ чеченка может сама с ревизией нагрянуть и тогда скандала не избежать! А не уезжает он на зиму домой из-за финансовых неурядиц.
Ты понимаешь, эмоционально рассказывает Ансар, никогда прежде проблем не было. А в этом году старая экономист на пенсию ушла, какая-то девчонка появилась, вчерашняя студентка, никак наряды не утверждает. Говорит о каких-то нормах, расценках, разрядах. Сучка! Сама ничего не понимает, а от нас что-то требует. Я десять лет здесь шабашничаю и никогда такого не было. Да и новый председатель Кузьиванов трус, не может цыкнуть на девчонку. Правда, он тоже новый, ничего не соображает, хотя и мой друг. Вот и зимую я здесь Не знаем, что с ней делать, никого не слушается, даже отца, бригадира колхоза Я к ней и так и эдак, на чеченском говорит Ансар, поэтому при жене вольно, а она никак А красивая, стерва! Я ей такие духи предлагал, в Тюмень прокатиться приглашал будто не слышит Молода еще. После Москвы позу корчит, а годика два-три в этой дыре проживет по-другому завоет!