Нема стоял на своем слуга.
Ну, так, стало быть, у вас здесь не славянская гостиница, а жидовская, сказал Николай Иванович. И очень мы жалеем, что попали к жидам.
Глафира Семеновна сейчас открыла чайники, понюхала чай и воскликнула:
Николай! Вообрази, и чай-то не по-русски заварен, а по-английски, скипечен. Точь-в-точь такой, что нам в Париже в гостиницах подавали. Ну что ж это такое! Даже чаю напиться настоящим манером в славянском городе невозможно!
Слуга стоял и смотрел совсем растерянно.
Кипяток есть? Вода горячая есть? спрашивала у него Глафира Семеновна. Понимаешь, горячая теплая вода.
Топла вода? Има поклонился слуга.
Ну, так вот тебе чайник и принеси сейчас его полный кипятком.
Глафира Семеновна подала ему свой дорожный металлический чайник.
Да тащи скорей сюда бифштексы! прибавил Николай Иванович.
Слуга кисло улыбнулся и сказал:
Нема бифштексы.
Как нема? Ах ты, разбойник! Да что же мы будем есть? Ясти-то что мы будем?
Нема, нема твердил слуга, разводя руками, и начал что-то доказывать супругам, скороговоркой бормоча по-сербски.
Не болтай, не болтай Все равно ничего не понимаю! махнул ему рукой Николай Иванович и спросил: Что же у вас есть нам поесть? Ясти Понимаешь, ясти!
Овече мясо има отвечал слуга.
Только? А кокош? Есть у тебя кокош жареный? Это по-нашему курица. Печене кокош?
Кокош? Нема кокош.
И кокош нема? Ну, просад тогда. Вот тут стоит какой-то просад, ткнул Николай Иванович пальцем в карту кушаний.
Просад? Нема просад, отрицательно потряс головой слуга.
Да у вас, у чертей, ничего нет! Ловко. Рыба, по крайней мере, есть ли?
Нема риба.
Ну, скажите на милость, и рыбы нет! Решительно ничего нет. Что же мы есть-то будем?
Из своей провизии разве что-нибудь поесть? отвечала Глафира Семеновна. Но ветчину я в таможне кинула. Впрочем, сыр есть и икра есть. Спроси, Николай, яиц и хлеба. Яйца уж наверное есть. Яиц и хлеба. Да хлеба-то побольше, обратилась она к мужу.
Ах вы несчастные, несчастные! покачал головой Николай Иванович.
Вечер, господине, ночь, господине разводил руками слуга, ссылаясь на то, что теперь поздно. Единаесты саат[13], прибавил он.
Ну, слушай, братушка. Яйца уж наверное у вас есть. Яе
Яе? Има Есте, есте.
Ну, так принеси десяток яиц вкрутую или всмятку, как хочешь. Десять яе! И хлеба. Да побольше хлеба. Понимаешь, что такое хлеб?
Хлеб? Есте.
Ну, слава богу. Да кипятку вот в этот чайник И две порции овечьего мяса.
Овечье мясо? Есте.
И десяток яиц. Николай Иванович растопырил перед слугой все десять пальцев обеих рук и прибавил: Только скорей.
Нет, какова славянская земелька! воскликнул он. В столичном городе Белграде, в лучшей гостинице не имеют самовара и в одиннадцать часов вечера из буфета уж ничего получить нельзя!
Но супругов ждало еще большее разочарование. Вскоре слуга вернулся, и хотя принес, что от него требовали, но овечье мясо оказалось холодное, яйца были сырые, хлеб какой-то полубелый и черствый, а вместо кипятку в чайнике была только чуть теплая вода. Он начал пространно говорить что-то в свое оправдание, но Николай Иванович вспылил и выгнал его вон.
Делать нечего! Придется чайничать так, как в Париже чайничали! вздохнула Глафира Семеновна, вынимая из саквояжа дорожный спиртовой таган, бутылку со спиртом и принялась кипятить воду в своем металлическом чайнике.
В комнату вошла заспанная горничная с целой копной волос на голове, принялась стелить чистое белье на постели, остановилась и в удивлении стала смотреть на хозяйничанье Глафиры Семеновны.
Чего смотришь? Чего рот разинула? сказала ей Глафира Семеновна. У, дикая! прибавила и улыбнулась.
Завтрак
Утром супруги Ивановы долго бы еще спали, но раздался стук в дверь. Глафира Семеновна проснулась первая и стала будить мужа. Тот не просыпался. Стук усиливался.
Николай! Кто-то стучит из коридора. Уж не случилось ли чего? Встань, пожалуйста, и посмотри, что такое!.. закричала она. Может быть, пожар!
При слове «пожар» Николай Иванович горохом скатился с постели и бросился к двери.
Что там? Что надо?! кричал он.
За дверью кто-то бормотал по-сербски. Николай Иванович приотворил дверь и выглянул в коридор. Перед ним стоял вчерашний черномазый малец в опанках и подавал выставленные с вечера для чистки сапоги Николая Ивановича, а сзади мальца лежала маленькая вязанка коротеньких дубовых дров.