Приехали Доплясались!.. А все из-за тебя говорил Николай Иванович, забившись в угол кареты. А все из-за тебя, Глафира Семеновна. Ну, посуди сама: разве можно в казенного таможенного чиновника бросать ветчиной! Вот теперь и вывертывайся, как знаешь, в полиции.
На глазах Глафиры Семеновны блестели слезы. Она жалась к мужу от протянутой к ней руки войника, предлагающего выйти из кареты, и бормотала:
Но ведь и он тоже не имел права нюхать нашу ветчину. Ведь это же озорничество
А войник продолжал стоять у дверей кареты и просил:
Молимо, мадам, излазте
Уходи прочь! Не пойду я, никуда не пойду! кричала на него Глафира Семеновна. Николай Иваныч, скажи ему, чтобы он к русскому консулу нас свез.
Послушайте, братушка, обратился Николай Иванович к войнику. Вот вам прежде всего на чай крону и свезите нас к русскому консулу! Полиции нам никакой не надо. Без консула в полицию мы не пойдем.
Войник слушал, пучил глаза, но ничего не понимал. Взглянув, впрочем, на сунутую ему в руку крону, он улыбнулся, сказал: «Захвалюем, господине!» и опять стал настаивать о выходе из кареты.
Гостиница престолонаследника Молим сказал он и указал на дом.
Николай Иванович что-то сообразил и несколько оживился.
Постой сказал он жене. Не напрасная ли тревога с нашей стороны? Может быть, этот войник привез нас в гостиницу, а не в полицию? Он что-то бормочет о гостинице престолонаследника. Вы нас куда привезли, братушка, в гостиницу? спросил он войника.
Есте.
В гостиницу престолонаследника?
Есте, есте, господине, подтвердил войник.
Не верь, не верь! Он врет! Я по носу вижу, что врет! предостерегала мужа Глафира Семеновна. Ему бы только выманить нас из кареты. А это полиция Видишь, и дом на манер казенного. Разве может быть в таком доме лучшая в Белграде гостиница!
А вот пусть он мне укажет прежде вывеску на доме. Ведь уж ежели это гостиница, то должна быть и вывеска, сообразил Николай Иванович. Из кареты я не вылезу, а пусти меня на твое место, чтобы я мог выглянуть в окошко и посмотреть, есть ли над подъездом вывеска гостиницы, обратился он к жене.
Глафира Семеновна захлопнула дверь кареты. В карете начались перемещения. Николай Иванович выглянул в окошко со стороны жены, задрал голову кверху и увидал вывеску, гласящую: «Гостиница престолонаследника».
Гостиница! радостно воскликнул он. Войник не наврал! Можем выходить без опаски!
Как будто какой-то тяжелый камень отвалил от сердца Глафиры Семеновны, и она просияла, но все-таки, руководствуясь осторожностью, еще раз спросила:
Да верно ли, что гостиница? Ты хорошо ли разглядел вывеску?
Хорошо, хорошо. Да вот и сама можешь посмотреть.
А войник, между прочим, уж позвонил в подъезд. Распахнулись широкие ворота, заскрипев на ржавых петлях. Из ворот выходили баранья шапка в усах и с заспанными глазами, швейцар в фуражке с полинявшим золотым позументом, какой-то кудрявый малец в опанках (вроде наших лаптей, но из кожи), и все ринулись вытаскивать багаж из кареты. Глафира Семеновна уже не противилась, сама подавала им вещи и говорила мужу:
Но все-таки нужно допытаться, для чего очутился у нас на козлах полицейский солдат. Ведь без нужды он не поехал бы.
А вот войдем в гостиницу, там разузнаем от него, отвечал Николай Иванович. Я так думаю, что не для того ли, чтоб удостовериться в нашем месте жительства, где мы остановились.
А зачем им наше жительство?
Ах, боже мой! А ветчина-то? А таможенный чиновник?
Дался тебе этот таможенный чиновник с ветчиной! Да и я-то дура была, поверив тебе, что нас везут в полицию за то, что я кусок ветчины в чиновника кинула! Уж если бы этот чиновник давеча обиделся, то сейчас бы он нас и арестовал.
А вот посмотрим. Неизвестно еще, чем это все разыграется, подмигнул жене Николай Иванович и, обратясь к швейцару, спросил: Говорите по-русски? Комнату бы нам хорошую о двух кроватях?
Есте, есте Алес вас нур инен гефелих, мейн герр! отвечал старик швейцар.
Немец! воскликнул Николай Иванович. Боже мой! В славянском городе Белграде и вдруг немец!
Срб, срб, господине. Заповедите[9]
Швейцар поклонился. Войник подскочил к нему и спросил:
Имали добра соба?[10]
Есте, есте, закивал швейцар. Козма! Покажи. Дай, да видит господине, обратился он к бараньей шапке с заспанными глазами и в усах.