Носатый черт! Вообрази, он мне всю шляпку измял своими ручищами. Прелестную шляпку с розами и незабудками, которую я вчера купила в Вене у мадам Обермиллер на Роттурмштрассе, говорила она Николаю Ивановичу. Послушай Ведь можно, я думаю, на него нашему консулу жаловаться? Ты, Николай, пожалуйся.
Хорошо, хорошо, душечка, но прежде всего нужно разыскать наш паспорт, который взяли в прописку.
А носатые войники схватили уже их подушки и саквояжи и потащили к выходу, спрашивая Николая Ивановича:
Какова гостионица, господине?
Стойте, стойте, братушки! Прежде всего нужно паспорт останавливал он их.
Но паспорт уже нес еще один войник, потрясая им в воздухе и радостно восклицая:
Овдзе[3] пасс!
Ну, слава богу! вырвалось у Николая Ивановича. Пойдем, Глаша.
Он схватил паспорт и направился на подъезд в сопровождении войников и бараньих шапок. Бараньи шапки переругивались с войниками и отнимали у них подушки и саквояжи, но войники не отдавали. Глафира Семеновна следовала сзади. Один из войников, стоя на подъезде, звал экипаж:
Бре, агояти![4] кричал он, махая руками.
Подъехала карета, дребезжа и остовом, и колесами. На козлах сидела баранья шапка с такими громадными черными усами, что Глафира Семеновна воскликнула:
Николай Иванович, посмотри, и здесь такие же венгерские цыгане! Взгляни на козлы.
Нет, друг мой, это братья-славяне.
Между тем войники со словами «молимо, седите» усаживали их в карету и впихивали туда подушки и саквояжи. Большой сундук их две бараньи шапки поднимали на козлы. Глафира Семеновна тщательно пересчитывала свои вещи.
Семь вещей, сказала она.
Седам[5] подтвердил один из войников и протянул к ней руку пригоршней.
Протянул руку и другой войник, и третий, и четвертый, и две бараньи шапки. Послышалось турецкое слово «бакшиш», то есть «на чай».
Боже мой, сколько рук! проговорил Николай Иванович, невольно улыбаясь. Точь-в-точь у нас на паперти в кладбищенской церкви.
Он достал всю имевшуюся при нем мелочь в австрийских крейцерах и принялся наделять, распихивая по рукам. Послышались благодарности и приветствия.
Захвалюем[6], господине! сказал один.
Захвалюем Видетьсмо[7], проговорил другой.
С Богом остайте![8]
Извозчик с козел спрашивал, куда ехать.
В гостиницу престолонаследника! сказал Николай Иванович.
Добре! Айде! крикнули войники и бараньи шапки, и карета поехала по темному пустырю.
Пустырь направо, пустырь налево. Кое-где в потемках виднелся слабый свет. Мостовая была убийственная, из крупного булыжника, карета подпрыгивала и дребезжала гайками, стеклами, шалнерами.
Боже мой! Да какая же это маленькая Вена! удивлялась Глафира Семеновна, смотря в окно кареты на проезжаемые места. Давеча в вагоне брюнет в очках сказал, что Белград это маленькая Вена. Вот уж на Вену-то вовсе не похоже! Даже и на нашу Тверь их Белград не смахивает.
Погоди. Ведь мы только еще от станции отъехали. А вон вдали электрический свет виднеется, так, может быть, там и есть маленькая Вена, указал Николай Иванович.
И действительно, вдали мелькало электричество.
Начались двухэтажные каменные дома, но они чередовались с пустырями. Свернули за угол, и показался первый электрический фонарь, осветивший дома и тротуары, но прохожих на улице ни души. Дома, однако, стали попадаться всплошную, но дома какой-то казенной архитектуры и сплошь окрашенные в белую краску.
Где же Вена-то? повторила свой вопрос Глафира Семеновна. Вот уж и электричество, а Вены я не вижу.
Матушка, да почем же я-то знаю! раздраженно отвечал Николай Иванович.
В Вене оживленные улицы, толпы народа, а здесь никого и на улицах не видать.
Может быть, оттого, что уж поздно. Десять часов.
В Вене и в двенадцать часов ночи публика движется вереницами.
Далась тебе эта Вена! Ну, человек так сказал. Любит он свой город ну и хвалит его.
Хорошую ли он нам гостиницу рекомендовал вот что я думаю. Если у него этот Белград за маленькую Вену идет, так, может быть, и гостиница
Гостиница престолонаследника-то? Да он нам вовсе не рекомендовал ее, а только назвал несколько лучших гостиниц, а я и выбрал престолонаследника.
Зачем же ты выбрал именно ее?