После твоего убийственного удара в поддых ты веселиться мне предлагаешь?
Честно признаться, для веселья у тебя а у меня для веселья о девушке из глухомани история. Но я ее, наверно, рассказывал.
Про дома родильный и сумасшедший? энергично уточнил экономист Алябьев. История, разумеется, сказанная-пересказанная, но какие люди, какие грани! Я за повтор.
А я ее вообще не слышал, промолвил Лукорьев. Она меня не огорчит?
Тебя, Лукорьев, усмехнулся Тягунов, ничего огорчать не должно. На учениях тебя тряхануло и ты обрел. Не расставайся, Лукорьев! Не лечись. Ну а история начинается в сорокаградусный мороз, на бесконечно далекой от нас железнодорожной станции
А минус сорок где, в станционном помещении? перебил рассказчика Дудеев.
Внутри температура нормальная. Почти нулевая. Снаружи ледяной ад, но целоваться они и там продолжали. Молодой мужчина и совсем молодая женщина. Он уезжает в Бийск, и она его провожает, запечатлевает на его скукожившихся губах выражающие всю ее любовь поцелуи, она от него беременна. Ей бы хотелось, чтобы он никуда от нее не уезжал, но счастью любимого мужчины она не препятствует.
Первой скрипкой в его душе не она, а Бийск. Редакция газеты «Бийский рабочий». Он пописывал туда проникнутые сельским оптимизмом статейки, и их публиковали, за позитивизм в описании неприкрытого убожества не забывали нахваливать, он, чувствуя поддержку, не сбавлял и добился о зачислении в штат уведомление ему прибыло.
«Если у вас нет удерживающих обстоятельств, в Бийск переезжайте и приступайте».
Он, само собой, запылал в дорогу за пятнадцать минут собрался. Девушке позвонил, она к нему прибежала, прощальные слова он бы и на станции сказал, но ему перед отъездом по-быстрому трахнуться вздумалось. Брюки снимай, ногами меня обнимай, когда мы теперь увидимся я виноват? Извини.
Ты не виноват! И я тебя не извиню!
Психанув, она смирилась. Его от меня не прихоть, не другая женщина, богом данное предназначение его от меня уводит только представьте, «Бийский рабочий», штатный корреспондент, о таком не помышляли ни он, ни я; я, конечно, знала, что мужчина он намного выше среднего в противном случае отдаваться ему я бы не стала, да, но ведь и дебилов кто-то любит. Плотность дебилов тут у нас погуще, чем каждый второй, ну и что с того семьи, дети, а у меня ребенок намечается, а семья нисколько. Потому что я с умным связалась!
В Бийске он по мне затоскует. Город большой, женщин в нем до хрена в Бийске женщин. И с чего же он по мне затоскует? А я для него особенная. Я ношу его ребенка и боюсь, эта особенность не в мою пользу сыграет. Но он же касательно беременности меня не осуждал! Не кричал, на аборт не толкал хладнокровно воспринял. Впрямую не набросился, но в темных углах сознания наверняка негатив корни дал.
Сердечный друг Коленька. Около месяца ты уже в Бийске работаешь. Газету я стараюсь покупать, но твоих статей в ней не вижу. Неужели редакция тебя игнорирует? Она тебя, ты меня, поделом тебе, скотине в лицо бы тебе никогда не сказала! У меня ты и в мыслях нечасто скотиной проходишь: бывает, навалится и в твой адрес я про себя выражаюсь, но испытываемая к тебе любовь всплывающей со дна грязи разгуляться не позволяет. Коленька мое золотко, мой властелин, мой шанс отсюда свалить. Бредовым не кажется. Бийск не про меня, настолько мне не взлететь, размышления, что Бийск меня не примет, припечатывают меня и сейчас, но я, похоже, освобождаюсь.
Восьмой месяц я в положении. Поеду и в Бийске рожу! Коленька у меня корреспондент, отличные условия он мне организует, мне лишь бы утраченную с ним связь восстановить. Из моей жизни он исчез, как в бездну канул! Отмежевался от меня словно специально. Тихо ненавижу я тебя, Коленька но пресекаю! Иногда ты так явственно передо мной возникаешь и я к тебе прижимаюсь, тебе отдаюсь эфемерному тебе, а не кому-то вместо тебя. В твое отсутствие я ни с кем исключительно мысленно отдавалась. Тебе, Коля, никому, кроме тебя, я, Коленька, и в мыслях от сношений с чужими воздерживаюсь. Прорваться ко мне в мысли кое-кто пытается, но я твоим, святым для меня образом от агрессора заслоняюсь.
Его дочь подарила ему внука. Меня позвали отметить, и я сочла возможным к ним сходить: я беременная, пить мне нельзя, на утро, помню, девушка с банкой рассола по стаканам разливала и подавала. Андрей Валентинович рассола всосал, а мне ни к чему бодунность на меня ни капельки не навалилась. Рюмочку я на праздник потребила, но на подсовывание дальнейших протестом ответила. Подпаивать меня вы, Андрей Валентинович, не смейте! Мне скоро матерью становиться, а вы чего? Понятие о добром и вечном отшиблено у вас начисто?