Сенцов
Я шёл по коридору, а прямо на меня, раскачиваясь всем телом, бежал Сенцов маленький мальчик с очёчками на носу. «Стоп! Куда так? Что такое?» Вырванный из бега, он уставился мне в лицо серыми немигающими глазами. «Не надо так носиться, Сергей! Разобьёшь себе что-нибудь!» Вся его фигурка окаменела в протесте. «Ты понял?». Молчание в ответ. «Ну ладно, иди». Он крутанулся на каблуке и бросился бежать. Он яростно пожирал пространство, уносясь вдаль по коридору огромными скачками. Его спина внезапно падала вперёд, и казалось, что лицо сейчас со всего размаха ударит об пол, но этого не случалось, потому что тщедушное тельце вдруг подскакивало вверх на огромных чёрных ботинках. Разболтанные колени совершали круговые движения, а руки махали с невероятной амплитудой, сами по себе, совсем не в такт шагам. Он влетел в открытую дверь класса в дальнем конце коридора, раздался грохот и звон разбитого стекла. И вот ко мне уже бежали дети: «Алексей Михалыч, Сенцов в окно выпал!»
Это был первый этаж. Сенцов пробил створку окна, вывалился на мокрую траву газона, отряхнулся и как ни в чём не бывало залез обратно. Теперь он огорчённо вертел в руках обломки очков. «Меня мамка за очки убьёт, Алексей Михалыч!» Сидя за учительским столом в окружении детей, я смазал очки клеем, сжал и перебинтовал изолентой, надеясь, что они продержатся до вечера и развалятся после того, как он придёт домой в целых очках. «На, держи! До вечера лицом не бейся ни обо что!» «Спасибо!», выкрикнул он восторженно, забыв, что пять минут назад видел во мне тирана. «Спасибо, Алексей Михалыч, вы меня от мамки спасли! Всё, я теперь немецкий учить начинаю, серьёзно!», добавил он, желая сделать мне приятное.
Это я уже слышал раз тридцать за те полгода, что вёл немецкий в четвёртом классе. И это было безнадёжно. Ни по одному предмету он учиться не мог и был обречён до восьмого класса собирать все учительские проклятья. Из начальной школы Сенцов пришёл, умея читать только по слогам и писать раза в три медленнее одноклассников. При письме у него быстро уставала рука. Он отстал в самом начале пути, ещё в первом классе. Раз в неделю, побуждаемый мной, он делал честную попытку выучить что-нибудь и тогда перед уроком вился вокруг меня, заглядывал мне в лицо: «Guten Tag! Ich habe heute Dienst!». Он выучил рапорт дежурного наизусть. Стоя перед классом, он бодро выкрикивал немецкие слова. «Ну, Сенцов, ты даёшь!», вполголоса говорила отличница Гуля, но в её похвале было сдержанное презрение к нему. Я ставил в дневник красивую, большую «пятёрку», но и «пятёрки» не могли помочь ему. Как только я отходил, его мысли, освобождённые от моего надзора, разлетались, как голуби. «А?», удивлённо озирался он, когда я вызывал его ответив рапорт, он был убеждён, что уже совершил самый большой труд в изучении немецкого языка
Прозвенел звонок. Сенцов сел за стол. Сложив руки перед собой, он водил глазами вправо-влево, следя за моими перемещениями по классу. Это означало, что он «старается». Немецкие слова влетали ему в уши, но он не понимал их. Класс зашевелился и зашуршал, листая страницы с секундным опозданием Сенцов тоже бросился открывать учебник, но он не знал немецких числительных и поэтому не мог понять, какая нужна страница. В цирковой позе, наклонив и вытянув всё своё гуттаперчевое тело, он свесился через ряд, пытаясь разглядеть, где открыты учебники у девочек Иры и Гули
Всё, происходящее на уроке немецкого, потрясало его. Его потрясали немецкие слова тем, что были так непохожи на русские. Эти слова залетали в него, и он с удивлением осматривал их, как эскимос севший рядом с чумом вертолёт; как лопастям и шасси, он удивлялся невиданным и неслыханным артиклям и суффиксам. В жизни своей он не прочёл ни одной книги до конца, а единственную толстую, которая была у него в доме «Приключения Винни-Пуха» сдал в классную библиотеку, признавшись честно: «Берите, Алексей Михалыч, она мне всё равно не нужна! Я читать не люблю!». Текст, который все ребята сейчас читали по цепочке, передавая предложение как эстафетную палочку, для него был столь же тёмен, как табличка с шумерскими письменами: прямоугольное пространство, заполненное загадочными буковками. Он слушал, как ребята бойко произносят немецкие слова, удивлялся их тарабарскому звучанию и повторял по себя все эти «gehen», «kommen», «wir» и «mir» Очередь дошла до него, он этого не понял и сидел, с выпяченной нижней губой глядя в текст. «Сенцов, твоя очередь, читай!», возмущённо зашумели хорошие ребята. Он скорбно изучал наполненное буковками пространство. Я подошёл и ткнул пальцем. Вся его фигурка выражала теперь невероятное напряжение бледным маленьким лбом упёршись в страницу, он пытался одолеть положенное ему предложение. Но от напряжения и волнения в памяти его, и без того непрочной, путались русские буквы и немецкие. Он, глядя на слово, раз, другой и третий говорил его про себя и потом отрывисто выкрикивал резким, хрипловатым голосом. Так могла бы выкрикивать немецкие слова ворона. По классу поползли шум и смешки «Молодец, хорошо!», похвалил я, когда он одолел три слова и вступил в борьбу с четвёртым, но как в стену упёрся в сочетание «sch» и замолк потрясённо. Широко раскрыв глаза, он глядел на три загадочные буквы. Я раз сто объяснял ему, что вместе они читаются как «ш», но он всё равно пытался прочесть их по отдельности. Губы его обречённо шептали какую-то чушь. «Ну, Сергей, как читаются эти три буквы, помнишь?» Не поднимая головы, он всё пытался, но выходил какой-то хрип: «эсцыхэ». Он сам понимал, что быть такого не может даже у немцев. «Не помню, Алексей Михалыч!», его светлая голова взлетела вверх, и честные глаза уставились мне лицо