То есть так получилось, что гнев Кларица обратила на себя самое.
И дальше галлюцинация, иначе не назовешь: на месте Овилана с гитарой Кларица вдруг увидела Дорлин, но не тот Дорлин, в какой привезли ее родители, а крохотный, игрушечный, залитый светом, каким он был залит когда-то в ее, Кларицы, детском воображении.
И «Розовый купол» теперь вызвал ярость. И музыканты во фраках и с бабочками, что не стыдясь говорили в лицо: мы застим глаза, для того мы вот здесь, чтоб не видела ты, чего видеть не стоит. За меня они, то есть, решили: на это гляди, разуй шире глаза, а на это напрасно себя растравляешь. Полуправда, короче, что хуже, чем ложь. И когда мы обманем таких вот, как ты, вы дадите нам право А вот черта с два! еще больше разозлилась Кларица. Ничего не дадим! Раз смогли снизойти оставайтесь внизу. Потому что право быть на Олимпе не дают. Оно либо есть, либо нет. А здесь, и Кларица вернулась в «Дирижабль», ни на чем не играющая женщина; барабаны, отбивающие такт, хотя барабанщик сидит, сложа руки; и тощий, как микрофонная стойка, Овилан Кнайхет. Щипнет за струну и прислушается: попал, не попал? И по тому, как он морщится, нет, не попал, не доволен собой. И с гитарою он не в ладах, и со сценой, со светом, со всем. И, тем не менее такт. Я слышу его, и я слышу мелодию.
У Кларицы даже заболела голова, так захотелось во всем этом разобраться. Чтобы связи в орнаменте сделались явными, чтобы из них сложилась конструкция, гармоничная и законченная, а Дорлин, каким нарисовался он в детстве, ни в чем не противоречил бы ни орнаменту, ни этой конструкции, ни тому Дорлину, о каком рассказывал Доб. А из ошибок гитариста возникла гармония, и не у меня в голове, а у него Или голова разболелась не поэтому? А от дыма, вина. И еще от обиды, что такая я дура, боюсь той стены, что увиделась мне в ресторане, где гуляла я с родственниками
Зачем мы спустились сюда? спросила Кларица Далбиса.
На что Далбис промолчал, сделал вид, что не понял вопроса.
Я приехала в Дорлин, чтобы быть наверху!
Вопросы и требования противоречили тому, о чем думалось минутою раньше, но хотелось противоречия, хотелось, чтобы ничто и ни с чем не совпадало, хотелось чего-то такого, чему и названия нет.
Пройдет, потушил окурок Далбис. Однажды пройдет.
Что пройдет?
Желание быть наверху.
И вдруг схватил ее за руку, как хватал уже прежде, в машине: