И мысль утерялась, и орнамент рассыпался. То есть между ощущением: ритм и орнамент было какое-то несоответствие. Их что-то сближало, тянуло друг к другу, и в ту же минуту отталкивало.
Или силы иссякли
Кларица посмотрела на Далбиса: заметил ли, нет, что со мной происходит? но Далбис курил И все же, стучу, и слежу за мелодией, которой тут нет и в помине.
К Овилану Кнайхету все это не имеет отношения, тем не менее, не желала сдаваться Кларица. Источник мелодии, ритма не он. Они возникли не здесь. Пришли откуда-то извне. Возникли вне стен «Дирижабля».
И глаза снова обратились к потолку, утыканному редкими светильниками, к безвкусно одетым людям за столами, к уродливым граффити на стенах.
И все же возникли. Возникли во мне. Откуда и как? Почему так случилось? Может быть, потому, что живу я нескладно, бесцельно мечусь, и истосковалась по чему-то законченному, где сведены все концы и начала. По чему-то гармоничному, что не похоже на трещины на потолке, на облезлых котов, на разбитые машины и наглость рекламы, вот я и придумала музыку
Что наглость уже с моей стороны! продолжала спорить сама с собой Кларица. Я и музыка, которой я в жизни не сочиняла. Музыка, которую диктую я Овилану. Тянулась к свободе а стала диктатором.
И Кларице захотелось рассердиться. Странное желание, еще более странное, чем мысли о музыке, которые ее одолели. Пускай недодуманные, не желающие додумываться. Но должна я выместить чувство обиды, причиной чему, что вокруг происходит: да вся моя жизнь, дружба с Вигдой и Дорлин, и еще «Дирижабль», еще эти люди, с которыми якобы можно сродниться Какое-то вечное несовпадение, разочарование всегда и во всем. Ждешь одного, а приходит другое. Изнываешь: а вдруг кто-то даст, принесет. Для тебя, мол, берег, лишь тебе назначалось. Пригласит быть моделью. Поместит на обложку а в итоге: сама. Все всегда лишь сама. Заурядность и гений. Но я ведь не гений. Вот и музыка эта откуда взялась? Называю вещи своими именами и стало мне будто хоть чуточку легче? Да плохи эти вещи, и названия тоже никуда не годятся!
Мало Седьмого этажа, ниже надумал! обратила она свой гнев на Далбиса, а заодно на «Дирижабль», на Овилана на сцене. Уход, гениальность! Гений может уйти!.. Но я здесь причем? Разрыв связей и путь в одиночество. Но в «Розовом куполе» этого не было. Не было общности, но и одиночеством тоже не пахло. Нарядные женщины, кавалеры-мужчины, обходительные официанты, музыканты на сцене. Ландшафты и чудища, контуры зданий, нарисованные разноцветными лампами, их нереальность не бегство отнюдь: надевайте очки, исключительно розовые, заходите в меня, будьте вместе со мной!..
Почему это плохо? Какова цена правде, если, названные своими именами, вещи оказываются уродливыми? Их уродство лезет в глаза. И надо быть Вигдой, чтобы это уродство смаковать: на земле я стою, не парю в облаках; нету парня приборчик. Всему есть замена.
Да ведь «Розовый купол» копия города. Дорлин в миниатюре. Точно с тем же призывом: увязывайтесь за мной! Я ушел в одиночество но не взаправду. И кто не увяжется будет жалеть. Я вам постелюсь, буду мягким, пушистым!
И так отчетливо это Кларица почувствовала, эту податливость, когда тебя гладят по шерсти и не оказывают сопротивления, чего, вроде бы, надо хотеть, а я не хочу! Не могу! Меня бесит! Не надо мне платья! Не надо витрин!
И уже приготовилась сказать это вслух, выплеснуть Далбису, что накопилось, но не выплеснула. Потому что не всё, потому что есть что-то еще, недодуманное.
«Все мы родня, вспомнились слова троюродного племянника, которому Кларица не дала номер своего телефона. Мы обязаны вместе держаться». Но вместе зачем? Мол, нас много И что? Ведь за «много» должно хоть бы что-то стоять. Стол, золовки, дядья взамен настоящего, где я это я. Пускай некрасива красива пускай, что условность, лишь мода, так Вигда сказала, но с правом хотеть, ошибаться и сметь. И подмена иллюзией. Просто обман. Лицемерный обман, или хуже игра. Как у Доба и Лебега: блюдце, беги! И тысячи глоток, ревет стадион: мы все заодно, потому победим!.. Чего гений не хочет, не может хотеть. Он кустарь-одиночка, он ворон но бел. И ему подавай вещи, как они есть: неверно, пусть промах но мой! Только мой! И бездарность моя! Неуменье моё! Через все я пройду. Пропаду и черт с ним! Но так, только так обрету, что искал! Доберусь до вещей, не названий отнюдь, а до их сердцевины, души, с ней сольюсь.