Отчего же вы, тетушка, не отправили? осведомилась я все тем же умирающим голосом.
Да вишь, сбили меня с толку, досадливо отозвалась та. Крести мол скорее и все тут. Разве же они в православии чего смыслят?
Остерман, небось, торопил? предположила я.
И попала, что называется, «в яблочко». Августейшая тетушка аж побагровела от злости.
Это кто ж тебе шепнул о наших тайных переговорах?
Да ваши тайны, тетушка, всему дворцу известны, окончательно обнаглела я. Думаете, ваши дураки да приживалки глухие и немые? Они все слышат, все примечают, а у некоторых-то и ума поболее будет, чем у иных министров.
Тут уж я била наверняка: все иностранцы, не сговариваясь, писали о том, что российский императорский двор при Анне Иоанновне был «под завязку» забит юродивыми и приживалками, ворожеями и шутами, странниками и предсказателями. В шуты не гнушались идти князья Голицын и Волконский, родственник царицы Апраксин, гвардейский офицер Балакирев. А из русских источников мною были почерпнуты сведения о том, что большинство этих так называемых дураков таковыми отнюдь не были, а просто нашли удобный способ существования при непростом дворе «царицы престрашного зраку».
Тетушка примолкла. Действительно ведь могли подслушать. Да и речь-то шла не Бог весть о каких тайнах. А теперь надобно ковать железо, пока оно не совсем остыло.
А еще тот старик мне запретил по-немецки говорить. Собачий, говорит, язык, на нем только собакам брехать.
Что-о-о?! снова «завелась» моя родственница. Это, значит, батюшка твой пес?!
А вы бы, тетушка, сперва у маменьки моей спросили, кто мой отец на самом деле, пустила я в дело расхожую версию современных мне «историков».
Мощная ладонь обрушилась мне на губы.
Молчи! Молчи, мерзавка, о том, чего не ведаешь!
Одного взгляда на мою здешнюю маменьку было достаточно, чтобы понять справедливость поговорки: «Врет, врет, да ненароком и правду соврет». Значит не все новомодные гипотезы сплошная глупость и выдумки. Похоже, был грех у Екатерины Иоанновны с любимым дядюшкой, императором Петром Алексеевичем. Не зря слухи были.
Да ты ликом-то в супруга моего, герцога вся удалась, попыталась маменька защитить свою честь.
А мне говорили в прадеда, благоверного государя Алексея Михайловича, быстренько ввернула я, пока тетушка не удумала снова затыкать мне рот.
Кто говорил?! заорала она.
Я пожала плечами.
Не помню точно. Кажется, бабушка говорила, царица Прасковья Федоровна, царствие ей небесное.
Старая дура, прошипела моя маменька.
Ты-то сама не больно умна, сестрица, оборвала ее тетушка. Вся в маменьку удалась, глупее тебя только Парашка-покойница.
Обо мне, похоже, на время забыли. А я тем временем включила на полную мощь соображение и память. Парашка это, надо полагать, младшая из сестер Иоанновных, Прасковья, которую еще прозвали «Волочи ножку». Та, кажется, действительно была полной дурочкой. Померла она, стало быть? Одной дурой меньше. Теперь, кажется, и маменьке моей недолго осталось. Ладно, разберемся по ходу дела.
А ты, племянница, язык-то свой обсуши, почти ласково посоветовала мне императрица. Мало ли кто что говорит. Ты есть моя родная племянница, рожденная сестрой моей в законном браке с герцогом Мекленбургским. А про бабушкины сказки забудь, мало ли что старуха тебе наплела перед смертью.
Плохо мне, тетушка, скорбно вздохнула я. Приказали бы баньку истопить. Помыться больно охота.
Обе сестрицы тупо уставились на меня. Точно я попросила чего-то совершенно невероятного. Строго говоря, банька им самим не повредило бы: от маменьки за версту несло потом, а от августейшей тетушки еще и какими-то омерзительными духами в сочетании с тем же потом. Я даже расчихалась.
Баньку, говоришь, вышла, наконец, из ступора императрица. А еще чего пожелаешь?
Чистые простыни, немедленно отозвалась я.
И кто тебя этому подучил?
Вы, тетушка, поменьше бы венгерского с утра кушать изволили, поджала я губы. Для родной племянницы баньки жалко. Чай не бриллианты с изумрудами прошу. Совсем вас, гляжу, немцы в небрежение привели: запустили вы свою высокую особу. Вы же императрица самодержавная российская, а не какая-нибудь немецкая герцогиня вшивая
Позабытая мною на время группка придворных заперхала: то ли от смеха, то ли от ужаса перед моей наглость. А тетушка расхохоталась.