Слушая отца, я подумал:
Так вот что за конь
Там привязан был.
Так вот что за гость
Про нас не забыл.
Впервые в жизни надел на ноги чарыки из телячьей шкуры. Радостно я вышел в них на дорогу и пошел вместе с кузнецами в сторону Грузии. Гость, приезжавший к нам, выпросил меня у отца и взял к себе подмастерьем. Мастеров-кузнецов было четверо, а лошадей только две. Мастера сменялись: двое шли, двое ехали. А я шел беспрерывно в своих новых чарыках. Мы шли по Аварии. Мы шли по скалистым тропинкам, по лесным дорогам, по берегам речек. Мои чарыки размокли под дождем, стали большими и осклизлыми. Они болтались на ногах и только мешали мне идти.
То в детстве случилось,
А будто вчера.
Меня от погибели
Лошадь спасла.
О том, что случилось,
Без лишних прикрас
Сейчас поведу я
Короткий рассказ.
Уже от аула
Прошли мы немало.
Наш путь пролегал
По утесам и скалам.
Утесы до неба,
Вверху облака,
Внизу же под нами
Грохочет река.
И было мне страшно
Скажу, не солгу,
Опасность грозила
На каждом шагу.
Чарыки размокли,
Сейчас упаду.
Я лошадь хозяина
Вел в поводу.
Я дальней дорогой
Был так утомлен,
Что начал меня
Одурманивать сон.
Но важно и грозно
Пыхтел надо мной
Румяный хозяин
С седой бородой.
Когда я споткнулся,
Забывшись во сне,
Нагайкой огрел он
Меня по спине.
И крикнул, и зычно
Меня обругал,
Но драная куртка
Смягчила удар.
Тут было, по совести,
Мне не до сна.
От плетки тяжелой
Болела спина.
Пошел я быстрее,
Решив не дремать,
Но тягостный сон
Навалился опять.
Чарыки скользят
По тропинке крутой.
Тогда я себя
Опоясал уздой.
Идем по обрыву,
Утесы вокруг,
Нога соскользнула,
Я падаю вдруг.
С утеса, с обрыва
Лететь бы мне вниз,
Над пропастью я
На уздечке повис.
Когда бы и лошадь
Шагнула ко мне,
Костей не собрать бы
На каменном дне.
Но лошадь добра
И смышлена была
И шеей, как краном,
Меня подняла.
Стою я опять
На тропинке крутой,
Хозяйская плетка
Свистит надо мной,
Хоть вижу, что он,
На спине у коня,
Сейчас перетрусил
Не меньше меня.
Когда бы и лошадь
Шагнула ко мне,
Всем вместе б валяться
На каменном дне,
Где воет река
Непокорно и зло.
Уж семьдесят лет бы
С тех пор утекло.
Долго мы шли вдоль реки, поднимаясь все выше. Река становилась все уже и меньше. Наконец она превратилась в ручей, который мы без труда перешли, а вернее, перешагнули.
Постепенно мы дошли до такого места, где одни ручьи текут в Грузию, а другие в Аварию. Гора Бажан находится как раз на границе с Грузией. Родники, бьющие на нашем склоне горы, текут к нам, а на другом склоне горы текут к грузинам.
У подножья горы Бажан путники располагались на ночлег караван-сараем, дожидаясь других спутников, чтобы всем вместе идти через высокую гору. Поодиночке и малыми группами боялись подниматься по склонам горы: в окрестных лесах водилось много медведей. Собирались собратья отрядом не меньше тридцати человек, а тогда уж и трогались в путь. Проснувшись рано утром, путники начинали подниматься к перевалу и достигали его только к вечеру. Наверху росли такие толстые деревья, что в их стволах выдалбливались хижины, где многие располагались на ночлег. Снова просыпались рано утром и начинали спускаться уже в долины Грузии. Грузинские долины показались мне по сравнению с нашей суровой Аварией низкими, теплыми и богатыми.
Итак, после девятидневного пути я оказался в грузинском городе Телави. Я думал, что все люди живут здесь на широкую ногу, но в первый же день увидел, что и здесь некоторые ходят в лохмотьях. Вообще же одевались там люди так: на ногах чувяки, на голове войлочные шляпы или башлыки. Видел я также, к своему удивлению, что некоторые мужчины ходят с кувшинами за водой. Встречались и такие, у которых постоянно накрыты столы, а бокалы наполнены вином. Многие отрастили себе животы, подобные бочкам.
Целый день я проводил в мастерской. С одной стороны большие мехи, куча древесного угля, кадка с водой для закалки кинжалов. На другой стороне тиски, напильники, разные молотки и молоточки для придания кинжалам необходимой тонкости.