В мемуарах поэта Владимира Пяста о Есенине встречается такой разговор: «Вы что, любите Вертинского?» спрашивает Пяст Есенина, удивлённо и чуть разочарованно. «Да, очень», отвечает Сергей Александрович, улыбаясь: вот, мол, угораздило.
Впрочем, Есенин сам был модным, и, мало того, желал быть модным. Анатолий Мариенгоф, другой модный поэт, вспоминал, как Есенин завидовал славе Шаляпина: увидел однажды, как великий бас вышел из пролётки, все вокруг ахнули: «Это он! Это он!» у Есенина дыхание остановилось: он тоже хотел быть таким же.
Есенин неистово желал подобной славы: и когда сначала ходил по светским салонам Петербурга в деревенской поддёвке, разыгрывая из себя крестьянского Леля, и когда переоделся в лаковые башмаки, цилиндр и стал заказывать вещи у лучшего портного Москвы.
Собственно, он получил, что желал. Когда Есенин вернулся в 1923 году из поездки по Европе и США его выступления охраняла конная милиция: такие колоссальные толпы шли слушать поэта.
Маяковский тоже был модным. Более того, желал быть модным, то есть: услышанным, читаемым, признанным; сначала просто ходил для этого в жёлтой кофте, потом создал Левый фронт искусства, а затем вступил в самую жёсткую большевистскую литературную организацию РАПП.
А как он был огорчён, когда в 1918 году проиграл звание «Короля поэтов» другому модному персонажу поэту Игорю Северянину, напевавшему свои стихи на музыку из опереток той поры.
«Короли нынче не в моде!» бросил Маяковский после конкурса. Если б выиграл сам так не сказал бы.
Маяковский, конечно же, огромная величина но кто теперь рискнёт упрекнуть Северянина в том, что студенты и курсистки любили его больше? Северянин тоже был огромный талант, даром, что его ругал Лев Толстой за пошлость. Льву Толстому можно он был не просто титан, он при жизни стал самым читаемым и модным писателем не страны, а целого мира.
А какая мода была на молодого Горького, который потряс весь свет рассказами о босяках? Он два миллиона книг продал до 17-го года и уже тогда раздражал своей шумной популярностью своих коллег по ремеслу.
Блажен не только тот, кто хранит традиционные ценности и ориентируется на них, но и тот, кто вовремя понимает: вот стихи и вот музыка, вот картины и вот рассказы, которые останутся надолго, которые станут классикой.
Для этого надо иметь привычку слушать и вслушиваться, читать и зачитываться и ты будешь вознаграждён первым.
Пока все остальные говорят, что нет ничего лучше романсов Чайковского (к которому при жизни, кстати говоря, было модно относиться снисходительно), вы уже поняли, с кем имеете дело, услышав первые романсы Свиридова (к которому в иных кругах и по сей день принято относиться скептически).
Пока люди твердят, что лучше Фета и Надсона не может быть ничего, вы уже услышали молодого, наглого, отвратительно себя ведущего, к тому же беззубого Маяковского, и поставили себе галочку: «гений», хотя вокруг вас все говорили: это просто мерзость, он просто хам, куда мы катимся!
Какое удовольствие первым разглядеть Высоцкого о котором писались разносные статьи, как про образчика дурного, почти уголовного вкуса, и вовсе не потому, что Советская власть желала «травить» барда, а просто потому, что она как раз была консервативна, и консервативные ценности хранила бережно. Иногда слишком бережно.
Другой вопрос, что такие разнородные личности и творцы, как Вертинский, Маяковский, Есенин или Высоцкий, переживая периоды ошеломительной и ещё, слава богу, прижизненной моды на то, что они делали, руководствовались, при всех своих жёлтых кофтах, цилиндрах, костюмах Пьеро, французских жёнах и прочих закидонах, далеко не только желанием быть в фаворе, быть в моде.
Да, они хотели быть услышанными и неплохо владели навыками того, что сегодня назвали бы PR, или даже «самопиар», но им, конечно же, было что сообщить.
Помимо очевидного (хоть и безусловно не сравнимого по масштабу в каждом отдельном случае) дара, эти люди обладали (и обладают, вне зависимости пребывания среди нас) другими важными чертами: чувством приобщённости к своей Родине и к своему языку.
Даже Василий Шукшин, которого крайне сложно рассматривать в этом контексте (от слова «мода» у него бы челюсть свело, как от лимона), и тот, когда провалился в прокате его фильм «Печки-лавочки», сказал себе: «Вывернись наизнанку, но не кричи в пустом зале!» То есть: сделай так, чтоб люди говорили о тебе, помнили тебя, спешили на твоё кино, стояли в очередь за билетами. Может быть, есть резон делать что-то для вечности, на будущее, на потом но Шукшин точно этим не собирался заниматься.