Подробностей, описанных Клодом, оказалось достаточно для того, чтобы я прикусила язык и с остервенением принялась за мытье. В принципе эта работа не так уж сильно отличалась от той, которой мне приходилось заниматься, будучи послушницей в монастыре, где мне с подачи ненавидящей меня сестры Аньес частенько доставалась самая черная работа, от которой взвыла бы и привыкшая к труду крестьянка, не говоря уже о дочери короля. Но для монастырских обитателей я была никем. Лишенная особых привилегий, я была подкидышем Шанталь, не имеющей ни одной живой души, кто смог бы защитить меня и оградить от издевательств сестер.
Правду о моем происхождении знала лишь мать-настоятельница, но и она, согласно строжайшему запрету короля и для моей же собственной безопасности, вынуждена была ее скрывать, молча наблюдая за тем, как наследница боравийского престола прислуживает тем, кто в действительности не был ей ровней.
Я так измоталась, что в конце дня, услышав долгожданную команду «отбой», не раздумывая забралась в свой гамак, совершенно наплевав на то, что вместе со мной в матросской каюте спало около полусотни мужчин, добрая четверть которых состояла из темнокожих рабов, бежавших с вест-индских плантаций и предпочитающих погибнуть в бою с оружием в руках, чем пасть под плетью надсмотрщиков, собирая ненавистный сахарный тростник. Пока я в мужской одежде и рядом Клод, всегда готовый закрыть меня собственным телом, я надеялась, что бояться их не придется, тем более, что мне уже доводилось жить бок о бок со всяким сбродом во «дворе чудес» и спать практически на голой земле, чтобы жаловаться на такую мелочь, как свисающий с потолка каюты гамак, раскачивающийся туда-сюда при каждом движении корабля. Нет, гораздо больше меня пугала перспектива встречи лицом к лицу с капитаном этого судна и того, что он может меня узнать. А учитывая то, как мы расстались, ждать хорошего от этого рандеву было всё равно что надеяться на то, что свиньи полетят.
Не передать словами, что я почувствовала, когда он прошел в двух шагах от того места, где я стояла. Бежать как можно дальше и в то же время подойти и вновь окунуться в завораживающую синеву глаз, а потом дотронуться до мягких и одновременно твёрдых губ, одним прикосновением к моим лишивших меня всякой воли и желания сопротивляться вот то немногое, ужасно противоречивое, что охватило с головы до ног при его появлении.
Выходит, он и вправду был пиратом, и тот костюм, который я приняла за маскарадный, был его обычной одеждой. Боже, какой же нужно быть дурочкой, да еще и подслеповатой на оба глаза, чтобы принять этого статного красавца за изнеженного Ренарда, предпочитающего проводить время, волочась за чужими юбками, нежели, рискуя жизнью, броситься спасать незнакомку, как поступил капитан, вступив в схватку с де Клермонтом.
Руки непроизвольно сжались, вспоминая каменные мускулы, отчетливо ощущаемые даже через одежду. Таких не накачать в литературных салонах и на балах. Для этого нужно было быть моряком, каждую минуту бросающим вызов изменчивой морской стихии, сражаться с сотней осатанелых берберов и испанцев, и быть самым настоящим пиратом, похищающим, помимо сокровищ, гораздо более ценное сердца прекрасных дам.
Жар подкатил к щекам при волнительных воспоминаниях о том, что происходило между нами под сенью алькова ровно до тех пор, пока он не услышал имя Ренарда.
Ренард
Оно, наверное, к лучшему, что пути наши разошлись столь странным образом. Ему, не привыкшему ни к лишениям, ни к опасностям, вряд ли пришлась по вкусу та жизнь, которую он вынужден был бы вести, окажись он сейчас вместе со мной. Смог бы он прожить хоть день без того, чтобы не наставить рога очередному ревнивому муженьку или отказаться от вороха кружев, лент и перьев, которыми так любили украшать себя придворные щеголи при дворе его величества? Думаю, нет. До ближайшего порта, куда капитан приведет корабль, чтобы пополнить запасы съестного и питьевой воды и где мы с Клодом собирались сойти на берег, чтобы пересесть на другой корабль, отплывающий к берегам Италии, могут быть недели, а то и месяцы пути, в течение которых мой добровольный кавалер не раз и не два пожалел бы о том, что решился на такое безумие, как побег. Тем более во имя любви, которой на деле и не было вовсе, иначе он не стал бы мне изменять, да еще и с женщиной, по возрасту годящейся ему в бабушки.
Выходит, верно говорят: «Что ни делается все к лучшему», ведь не будь той измены, неизвестно, что сделал бы с нами капитан, узнай он правду. Прогулка под килем в действительности может оказаться вовсе не такой романтичной, как звучит на слух. Не зря же моряки в таверне пугали ею друг друга, демонстрируя уродливые шрамы на лицах, будто изрезанных не самым острым ножом.