С другой стороны, между Помезанской Правдой и I Литовским Статутом прослеживается общность: Помезанская Правда в девяти случаях предусматривает ответственность «шеей»[384], что соотносится со Статутом, использующим выражение «за шию выдати».
Отраженной в I Статуте нормой литовского права (отличной от положений права русского) является, по всей видимости, двойная композиция «навязка» за преступления против женщин[385].
К следам собственно литовского права можно отнести упоминание в I Литовском Статуте «торпоста». Это слово литовского происхождения обозначало какого-то посредника, связанного с институтом добрых людей: «а торпоста будеть чоловек добрый». Приведем данную ст. 13 «Коли на кого знаки слушные пописаны будуть», р. XIII полностью: «Коли бы на которого чоловека подозреного знаки злодейские пописаны, а тые знаки были бы слушны, а торпоста будеть человек добрыи, таковыи человек маеть быти на мучене выдан[386].
Торпоста (торпостай), как указывают издатели I Литовского Статута, был, по-видимому, пользовавшийся общественным доверием человек, по приглашению потерпевшего присутствовавший при сообщении «соком» о том, что тот видел и знает о совершении обвиняемым преступления. «Торпостай не должностное лицо, но имел большое значение в судебном процессе по уголовным делам, разрешаемым великокняжеским судом, который в этих делах не производил никаких следственных действий»[387].
Здесь можно говорить о синтезе литовских и русских правовых институтов, литовских и русских правовых обычаев, взаимопроникновении юридических норм.
Как представляется, собственно литовское обычное право оказало на Статут некоторое, однако незначительное влияние; приоритет принадлежит праву русскому, о чем, в частности, и свидетельствует сходство юридической терминологии Псковской Судной грамоты и I Литовского Статута.
Представляет интерес и вопрос о том, какие факторы способствовали столь длительному сохранению в русских землях Великого княжества Литовского традиций древнерусского права.
По мысли Ю. Бардаха, мощное воздействие оказал «православный фактор» противостояние в Великом княжестве католичества и православия. Стремясь сохранить самобытность, православные русских земель Литвы противились и изменениям в правовой сфере, введению норм «канонического» и «государственного» права, ревностно отстаивали свой жизненный уклад и обычаи[388]. Это можно охарактеризовать как конфронтацию между правом государственным и «живым правом общественным»[389].
Под правом государственным во многом следует понимать польское право. После Кревской унии государственная и общественная жизнь Великого княжества Литовского постепенно преобразуется по польскому образцу. Польская шляхта была примером для шляхты Литвы[390].
Вопрос о влиянии польского права на I Литовский Статут следует рассмотреть, поскольку некоторые предшествующие юридические памятники, как, например, земский привилей 1457 г., упоминают «право коруны польское» и т.п.[391]
Так, в Привилее 1440 г. читаем: «Милостью божьею мы, Казимир, королевичь, великий князь литовски, жомойтски, руски и иных, сведомо чиним всякому сею нашою грамотою, хто на нее оузрит или чтоучи услышит штож дали есмо: духовным, и князем, и паном, и бояром, и земяном, и местчаном, и всему поспольству земли Новгородская права вольная, добрая, хрестьянская как у полской коруне суть »[392]
Многие нормы права I Литовского Статута «обусловлены прежде всего сословным строем Литовско-Русского государства»[393]. Польское влияние отразилось главным образом на «шляхетском праве» законодательного памятника, однако, как показывает сопоставление с польскими источниками, происходило не слепое копирование, но переработка в соответствии с местными условиями и традициями[394]. К началу XVI в. относится и заимствование польских юридических терминов[395].
Польское право оказало влияние лишь на отдельные положения I Литовского Статута, испытав при этом влияние местных институтов. К первой трети XVI в. Великое княжество Литовское не было еще вовлечено в орбиту польского влияния; польское право в этот период только лишь начинает соперничать с местным правом.