Следует отметить, что по Законнику Стефана Душана «грабеж» совершался также и с санкции государственной власти, причем разграблению подвергалась целое «село». Cт. 146 Законника «О разбойнике и воре», в частности, говорит: «Оу коем се селе наге тать или гоусарь този село да се распе» («В котором селе найдется вор или разбойник, то село да будет разграблено»)[314]. Здесь можно говорить о синтезе архаичного «потока и разграбления» и института круговой поруки, коренящегося в общинно-родовых отношениях. В целом же и в восточнославянских и в южнославянских памятниках права заметно стремление законодателя пресечь самоуправный «грабеж», поставить архаичный «поток и разграбление» на службу государственным интересам.
1.4. Пенязи
Псковская Судная грамота употребляет для обозначения денег термин «пенязи». «А кто кому заклад положит в пенезех что любо, а по том времени имет пенези отдавати», устанавливает ст. 107 памятника[315]. Это единственное употребление термина «пенязи» в Грамоте; господствующими для обозначения денег являются термины «серебро», «серебрецо». В I Литовском Статуте термин «пенязи» является единственным для обозначения денег.
О «пенязях» псковский летописец извещает под 6917 (1409) г.: «того же лета во Пскове отложиша кунами торговати и от толе начаша пенязми торговати»[316]. Под 6917 (1424) г. читаем: «того же лета псковичи отложиша пенязьми торговати и начаша в чисте серебре деньги лити и от толе начаша деньгами торговати[317].
Это свидетельство дополняется новгородской летописью: «начаша промежи себе лопьци и грошы литовскыми и артуги немечкыми торговати, а куны отложиша»[318] Речь идет о том, что в Новгороде в этот же период имела хождение как немецкая, так и литовская монета.
Известно, что «куны» древнейшее общеславянское название монеты[319]. Термин «пенязь» восходит к церковнославянскому языку, в котором «пенязь», «пенязи» обозначали римские динарии. В древнерусских источниках этот термин выступает в значении денег, главным образом иностранных западноевропейских[320]. Так, в одном из списков договора 1229 г. смоленского князя Мстислава Давидовича с немцами говорится: «Оже бьют волного человека платити за голову 10 гривен серебра и за гривну серебра по 4 гривны кунами или пенязи»[321].
Какая монета обращалась в Пскове под именем «пенязи»?
В XIX в. И. И. Толстой полагал, что это немецкие пфеннинги[322]. Однако следует, по-видимому, понимать литовскую монету, вернее так называемый «пражский грош», прочно завладевший монетным рынком Великого княжества к началу XV в.[323]
Косвенно это свидетельствует о торговых и иных связях между Псковской землей[324] и землями Великого княжества Литовского.
Глава 2
Терминология законодательных памятников и вопросы источниковедения
1. Древнерусское правовое наследие в Великом княжестве Литовском. Русская Правда как возможный источник Псковской Cудной грамоты и I Литовского Статута.
2. Предшествующее законодательство, судебные прецеденты, обычное право как источники Псковской Судной грамоты и I Литовского Статута. «Национальный вопрос» в источниковедении I Литовского Статута.
3. Псковская Судная грамота и I Литовский Статут в свете памятников славянского права.
Наше исследование было бы неполным без источниковедческой составляющей. Вопросы источниковедения Псковской Судной грамоты и I Литовского Статута имеют важное значение для предпринятого нами сравнительного анализа терминологии законодательных памятников; выявление общих и родственных терминов побуждает, в свою очередь, выяснить: какая правовая норма могла послужить первоосновой.
Мы не ставим перед собой задачу детального анализа источников Псковской Судной грамоты и I Литовского Статута в их взаимосвязи это отдельная и важная исследовательская задача. Настоящий очерк представляет собой попытку обозначить ключевые направления, обобщить изученный материал.
2.1. Древнерусское правовое наследие в Великом княжестве Литовском. Русская Правда как возможный источник Псковской Cудной грамоты и I Литовского Статута
Русская Правда, вероятно, была известна и продолжала действовать в более позднее время в Псковской земле. Ю. Г. Алексеев обратил внимание на то, что Псковская Судная грамота упоминает «головщину» лишь в двух местах ст. 26 и ст. 96-98, и предположил, что эти статьи представляют собой надстройку над соответствующими нормами Русской Правды, которая продолжала действовать в Псковской республике[325].