Его инородность проявлялась и в произношении, и во многих словах, которые до него в Кэлле никто не слышал ("уличный жаргон", как он их называл), а знакомые слова обретали в его устах новый смысл. Не вызывало никаких сомнений, он пришел из одного из других миров, о существовании которых постоянно твердили Мэнни, пусть сам никогда об этом не рассказывал, а Кэлла Брин Стурджис давно уже стала ему домом. И безоговорочное уважение, которым он пользовался, давало ему полное право говорить, когда у него возникало такое желание. И едва ли кто мог оспорить это право, с перышком или без.
Пусть и моложе дедушки Тиана, Пер Кэллахэн все равно был Стариком.
4
А теперь он смотрел на мужчин Кэллы Брин Стурджес, не удостоив Джорджа Телфорда и взгляда. Перышко поникло в руке Телфорда. Он сел на скамью первого ряда, не отдав его ни Старику, ни Тиану.
Кэллахэн начал с одного из жаргонных выражений, но перед ним сидели фермеры, так что объяснений не требовалось.
- Это все куриное дерьмо.
Он вновь оглядел сидящих перед ним. Многие не решились встретиться с ним взглядом. А мгновение спустя даже Эйзенхарт и Адамс опустили глаза. Оуверхолсер не опустил, но под тяжелым взглядом Старика ранчер как-то сжался, словно чувствуя за собой вину.
- Куриное дерьмо, - повторил человек в черном плаще, чеканя каждый слог. Маленький золотой крестик блестел у
него под воротником. На лбу второй крест (Залия верила, что он вырезал его сам, искупая какой-то страшный грех) в свете керосиновых ламп выглядел, как клеймо.
- Этот молодой парень не принадлежит к моей пастве, но он прав, и я думаю, что вы все это знаете. Вы знаете это сердцем. Даже вы, мистер Оуверхолсер. И вы, Джордж Телфорд.
- Ничего такого я не знаю, - ответил Телфорд, слабым, едва слышным, напрочь потерявшим прежнюю убедительность.
- Ложь видна в глазах, вот что сказала бы вам моя мать, - и Кэллахэн сухо ему улыбнулся. Я бы не хотел, что мне вот так улыбались, подумал Тиан, и тут же Старик повернулся к нему. - Никогда не слышал, чтобы кто-то мог сказать об этом лучше, чем ты сегодня, мой мальчик. Спасибо, сэй.
Тиану удалось поднять руку и выдавить из себя улыбку. Он вдруг превратился в персонажа глупого ярмарочного спектакля, который спасается в самый последний момент благодаря вмешательству сверхъестественной силы.
- Я кое-что знаю о трусости, можете мне поверить, - Кэллахэн уже обращался к сидящим на скамьях мужчинам. Поднял правую руку, изуродованную, искривленную, напоминающую сухую ветку, посмотрел на нее, опустил. - Можно сказать, имею личный опыт. Знаю, как одно трусливое решение ведет к другому... третьему... четвертому... и так далее, пока не наступает момент, когда уже слишком поздно давать задний ход, когда уже невозможно что-либо изменить. Мистер Телфорд, уверяю вас, дерево, о котором говорил молодой мистер Джеффордс, не выдуманное. Кэлла в смертельной опасности. Ваши души в смертельной опасности.
- Славься Мария, полная благочестия, - воскликнул кто-то с левой стороны прохода, - и Господин наш с тобой. Да благословен будет плод твоего чрева, И...
- Завязывай, - рявкнул Кэллахэн. - Прибереги эти слова до воскресенья, - его глаза, синие искорки в темных глубинах глазниц, перебегали с одного лица на другое. - В этот вечер нам надо забыть о Боге, Марии и Человеке-Иисусе. Нам надо забыть про лучевые трубки и жужжащие шары Волков. Вы должны сражаться. Вы - мужчины Кэллы, не так ли? Вот будьте мужчинами. Хватит вести себя, как собаки, ползущие на животе, чтобы вылизать сапоги жестокого хозяина.
Оуверхолсер густо покраснел и начал подниматься. Диего Адамс схватил его за руку и что-то шепнул на ухо.
На мгновение Оуверхолсер застыл, зависнув над скамьей, потом опустился на нее.
- Звучит красиво, падре, - заговорил Адамс, с сильным акцентом. Звучит смело. Однако, есть несколько вопросов.