ПРИКАЗЫВАЮ ЭКИПАЖУ „ДАЁШЬ!“ СЛЕДОВАТЬ ВЫРУЧКУ „СВЕТЛЯЧКА“ ИЗ ЛЕДОВОГО ПЛЕНА, КОМАНДИРОМ ЭКСПЕДИЦИИ НАЗНАЧАЮ КАПИТАНА МОРЯКОВА. НАЧАЛЬНИК ПАРОХОДСТВА ЮРКИН».
— Ура! — закричала команда. — На помощь «Светлячку»!
— Ура! — подпрыгнул Борщик. — На помощь Супчику!
— На помощь друзьям! — сказал Моряков и приказал: — Матросу Солнышкину встать за штурвал!
И через минуту волны за бортом заколыхались так, что кокосовые орехи в каютах запрыгали, как погремушки.
Бурун готовил на носу крепкий буксирный трос. Челкашкин — для пострадавших медикаменты. Борщик выискивал рецепты лучших блюд. И сам пароход «Даёшь!» с небывалой скоростью летел на выручку к старинному другу «Светлячку».
СПОРТИВНОЕ УТРО У ОСТРОВА КАМБАЛА
Пока пароход «Даёшь!» бежал на помощь «Светлячку», Плавали-Знаем ворочался в своей каюте, изо всех сил сбрасывая с себя мамонтовую шубу. Ему было жарко, казалось, что он стоит среди горячего песка на берегу моря, а вокруг вспыхивают юпитеры, журчат кинокамеры и носятся похожие на Уточку носатые режиссёры.
— Побыстрей, — сказал капитан. — Ну и жара!
Он приоткрыл глаза, спросонья нащупал меховой сапог и потянул на ногу, но сапог залаял и отскочил в сторону. Плавали-Знаем сунул ногу в другой сапог, но сапог издал «мяу», и из него появилась кошачья голова.
— Чёрт знает что за кино! Развели собак, сапоги мяукают! — сказал Плавали-Знаем, но, совсем открыв глаза, вспомнил: — Ха! Да у нас зимовка! — и высунул голову в иллюминатор.
Разукрашенное морозцем румяное солнце сияло, будто собиралось на молодёжный кросс. Дома в посёлке горели стёклами и хватали форточками ветер, словно собирались, как молодые лыжники, съехать с горы. А маяк на краю острова красовался таким бодрячком, будто только что сделал на ветру сто приседаний и окатился холодной водой.
«Кругом физкультура, а мои посапывают», — усмехнулся Плавали-Знаем. Его тоже охватил физкультурный азарт, и он направился в кубрик будить команду.
Но вдруг, заглянул в столовую, в неожиданности отпрянул. Задней стенки у столовой словно и не бывало! Вместо неё пылал нарисованный костёр, возле которого в одних трусах с кистью в руке хлопотал Уточка.
— Вот это да, — сказал Плавали-Знаем. Уточка в глазах капитана приобретал вес. — Что, греет?
— А для чего стараемся! — сказал посиневший Уточка.
— А ведь греет. Греет! — воскликнул Плавали-Знаем, прижимаясь шубой к батарее, тоже выкрашенной в горячий цвет. (И щёки отличившегося Уточки загорелись.) — Греет! — повторил Плавали-Знаем, сидя в шубе. Не зря ему снились тропические сны!:
Увидев на рукаве красные отпечатки, он удивился: «Ты смотри, прижёг!» А услышав громкое «мяу», что-то вспомнил, вытащил из сапога чёрного кота и, улыбнувшись: «И тебя прижгло!», швырнул его в открытый иллюминатор.
— Однако совсем жарко, — сказал он. — Пора будить остальных. Пусть погреются. — И крикнул: — Подъём!
В столовую одна за другой стали просовываться взъерошенные головы, и Плавали-Знаем, показывая на костёр, пригласил:
— Раздевайтесь! Можно позагорать!
— И размяться! — откликнулся начальник, уже полчаса делавший зарядку.
Барьерчик, принимавший воздушные ванны в любую погоду, насупил брови: «Не обошлись бы без умного приглашения!» — и стал разводить руки в стороны так, что по мускулам пошли жаркие пятна.
— Греет! — кивнул на костёр Плавали-Знаем. — Огня хватает.
— Краски много, — приседая, уклончиво ответил начальник. — Правда, не хватает искорки…
— Уголька, — добавил Супчик.
— Искорка! Подумаешь, искорка, когда вокруг столько огня! — рассмеялся Плавали-Знаем и скомандовал: — Теперь — на льдину и бегом марш!
— А что, для здоровья неплохо! — сказал крепенький начальник Барьерчику.