Ответить он не ответил, но с той поры вообще стал появляться на палубе только для того, чтобы выудить у боцмана доску или кусок фанеры. Он пробегал мимо Борщика, быстро скрывался в радиорубке, и оттуда доносился то осторожный звук пилы, то нежный дымок канифоли, а иногда слышались какие-то странные разговоры.
И однажды за Перчиковым из рубки вперевалочку выкатился какой-то деревянный человечек и, подъехав к красившему борт Буруну, произнёс:
— Боцман дай, пожалуйста, краски. Бурун сел на свежевыкрашенную палубу. А человечек ласково повторил:
— Боцман, дай, пожалуйста, Морячку краски. На штаны и тельняшку.
И, готовый из-за каждой капли краски броситься в драку. Бурун протянул ему банку синей краски и кисти. Скоро деревянный матросик выкатился на палубу, сверкая яркой тельняшкой, синими глазами и синими брюками, подъехал к Морякову и сказал:
— Я — Морячок. Прошу зачислить меня в экипаж и поставить на электропитание. А увидев Солнышкина, сказал:
— Руку на дружбу, Солнышкин, — и протянул ему свою фанерную ладонь.
— Чудеса! — сказал Челкашкин и спросил радиста: — На какой же энергии он работает?
— На крепком флотском рукопожатии, — сказал радист.
С этого момента Морячок исправно принимал за Перчикова радиограммы, а в свободное время объезжал на пароходе все уголки, пожимая морякам руки. Если рядом появлялся кто-то без дела, Морячок повторял: «Утечка полезного времени». Проезжая мимо Борщика, он шутил: «Борщик, где моя электрокотлета!» — и направлялся за своим любимым Солнышкиным, напевая: «По морям, по волнам…»
Кроме того, Морячок отлично играл в шахматы и, выиграв партию у радиста, не раз приговаривал: «В три хода, в три хода, в три хода!» А если Перчикову было некогда, сажал напротив себя пингвина, тем более что на доске вместо пешек тоже двигались маленькие пингвины.
Правда, пока ему пожимали руку, он весело повторял: «Всё впереди! Вся жизнь впереди!» Но ведь не будешь всё время заниматься рукопожатиями, и Морячок начинал вздыхать: «Всё кончено, всё кончено, всё кончено». Летели впереди облака. Шумели волны. Качались вдали пальмы. А Морячок вздыхал: «Всё кончено». Но стоило протянуть ему руку, и по палубе снова двигался радостный голубой Морячок, за которым топал маленький пингвинчик.
Теперь Морячок стоял среди моряков, приняв в сложных условиях тревожную радиограмму, и сообщал:
— «Светлячок» в опасности! «Светлячок» в опасности!
— Кто? «Светлячок»? — крикнул Борщик и схватился за голову: на «Светлячке» плавал его лучший друг Супчик!
НА ПОМОЩЬ СУПЧИКУ!
Пальмовое настроение экипажа «Даёшь!» вмиг сдуло далёким криком SOS! Какие могут быть проекты, диссертации, энциклопедии, цирковые медведи, когда товарищи в беде!
Пароход набирал скорость. Над ним со всех лап бежала Большая Медведица. В клюзах гудело. В шпигатах хлюпало. Вся команда толпилась у радиорубки, в которой Перчиков отстукивал радиограмму в Океанск: «В СУРОВЫХ ЛЬДАХ ОСТРОВА КАМБАЛА ТЕРПИТ БЕДСТВИЕ ПАРОХОД „СВЕТЛЯЧОК“. СЛЕДУЕМ НА ПОМОЩЬ. ЖДЁМ УКАЗАНИЙ». На секунду Перчиков задумался и выстучал подпись: «ВЕСЬ ЭКИПАЖ ПАРОХОДА „ДАЁШЬ!“»
Команда притихла. Борщик хлюпал носом. Бурун, которого в Океанске ждали два билета на спектакль с его любимыми медведиками, сурово сжимал в руках крепкий, как снаряд, бочонок. Челкашкин нервничал, но ответа не было.
— Ну, скоро ты там? — влетел в рубку Солнышкин.
— Тише! — Крикнул Перчиков. — Тише! — И поднял палец.
Из Океанска сквозь морозный воздух в рубку пробивались точки и тире. И, схватив карандаш, радист стал быстро записывать. Но вот он выключил приборы и бросился к капитану. Однако Моряков вместе со всеми ждал возле рубки и, взяв радиограмму, прочитал: «КАПИТАНУ ПАРОХОДА „ДАЕШЬ!“. КАПИТАНУ ПАРОХОДА „СВЕТЛЯЧОК“.